Книга Принц Зазеркалья, страница 22 – А. Г. Говард

Я нащупываю дневник и ключик на шее, чтобы убедиться, что они никуда не делись из-под одежды. Я уже собираюсь встать и направиться за деревья, когда Морфей вдруг поворачивается спиной ко мне.

– Я сказал – возвращайся на место и лежи, – он тычет камень тростью. – Ты не имеешь никакого права за мной таскаться, если только я тебя не позову.

Я наклоняю голову набок, вытягиваю руку и смотрю сквозь нее. Я по-прежнему невидима. Морфей не знает, что я здесь. Всё это время он обращался к камню. Как можно тише я поднимаюсь и расправляю ноющие мышцы.

– Мы просто х-х-хотели знать, – отвечает камень Морфею, и я вижу, как движется облепленный пылью рот, – принял ли м-милостивый король к сведению нашу просьбу помочь нам вернуть яйца.

– Да, да, вот в чем вопрос, – вмешиваются еще тридцать камней поменьше, хлопая пыльными губами. – Спас ли ты яйца.

– Давайте разберемся, – Морфей поднимает крылья, осеняя своих угловатых слушателей. – Именно вы легкомысленно потеряли свои яйца, оставив их без присмотра, чтобы искупаться во временном океане. Я сказал, что подумаю, не помочь ли вам. Обдумывание значит оценивание фактов и прикидывание итога. На это нужно время. Даже такие тупицы, как вы, способны это понять. Я пришел сюда в поисках одиночества, которым редко располагает тот, за кем вечно стоит собственная тень. Наконец я нашел укромное местечко, идеально подходящее для размышлений. Так что проваливайте.

Камни упорствуют. Когтистым кончиком трости Морфей толкает один из них, подкатившийся слишком близко.

– Видимо, у вас мозги окаменели, – ворчит он. – Вы правда хотите рассердить того единственного, у кого хватит магии, чтобы стереть ваши яйца в порошок?

На кончиках его пальцев, которые сжимают трость, дрожит фиолетовый огонь. Искры текут вдоль палки и спрыгивают с львиных лап на землю, как электрический разряд.

Я захлопываю рот рукой, чтобы заглушить удивленный вздох. Но слишком поздно.

Морфей вздрагивает и смотрит через плечо, но камни вновь обращаются к нему.

– Нет-нет. Мы не х-хотим, чтобы наши яйца погибли, – отвечает самый большой валун. – П-пожалуйста.

Из каменного туловища с хлопком выскакивают шесть ног, как у омара, и пара глаз-бусинок. Остальные камни следуют примеру товарища, высвобождая ноги и глаза. Я вспоминаю омара из книги Кэрролла.

Хныча, камни поспешно отступают, чтобы избежать волшебного потрескивающего света, который ползет к ним из трости Морфея. Передними клешнями они хватают пепел и бросают его, пытаясь преградить пыльной завесой путь фиолетовым струйкам магии.

Я прищуриваюсь. Значит, это Морфей щеголяет здесь своими волшебными силами, несмотря на железный купол? Конечно, лучше он, чем Червонная Королева. Но как он может пользоваться магией, не испытывая никаких неприятных ощущений? И это из-за железа цвет его магии сделался фиолетовым вместо синего?

– Пожалуйста! – хором молят каменные омары.

– Ну ладно, – отвечает Морфей, втягивая волшебные полоски света обратно; они ползут наверх вдоль трости, пока не исчезают у него в пальцах. – Не мешайте королю размышлять. Как только решение будет принято, я вас позову. Всё ясно?

– Крис-стально ясно, – отвечает самый большой камень и обесцвечивается, делаясь почти прозрачным, как будто он сам хрустальный. Его панцирь напоминает сверкающую под оранжевым небом жемчужину. Камни поменьше сыплются с холма следом за ним и зарываются в пепел. Они сливаются с пейзажем, как и я.

– Проклятая земля, – говорит Морфей.

Он упирает трость в землю, вынимает из кармана перчатки и надевает их.

– Все и всюду хотят отщипнуть кусочек от королевского пирога. Даже у земли свои планы.

Я подавляю улыбку. Он совершенно такой же, как был – самовлюбленный, обезоруживающе колкий, умный. Я рада, что он нашел способ подчинить себе здешние создания. Даже если его сила вызывает беспокойство среди заключенных и тревожит папиных родственников, по крайней мере, благодаря магии Морфей жив.

Он разворачивается, чтобы уйти, и гладит на ходу крылья трости.

Я пытаюсь отлепить волшебный шелк от лица и рук, но он липнет к потной коже. Я прижимаю ладони к бокам и сосредотачиваюсь на своей одежде. Может быть, если я отчетливо представлю, что на мне надето под комбинезоном, это отменит действие магии, которая делает меня невидимой.

– Морфей, подожди!

Мой голос звучит слабо, не громче шепота. Но Морфей останавливается.

Тишина… Он делает резкий вдох. Пепел сыплется у него из-под ног, когда он разворачивается. Я протягиваю к нему руку – прозрачную, чуть различимую.

– Кто здесь? – прищурившись, спрашивает Морфей.

Кто-то сзади хватает меня за плечо. Я его чувствую, но не вижу.

– Элли, – доносится папин шепот. – Не показывайся.

Я стискиваю руку папы в ответ, радуясь, что он цел. Прежде чем я успеваю что-нибудь сказать, мир вокруг дрожит и рассыпается, как фрагменты головоломки. В мгновение ока земля сдвигается и трескается. Из трещин ручейками течет вода. Бьют крошечные гейзеры размером с питьевой фонтанчик.

Деревья, холм, Морфей, мы с папой – всё оказывается на отдельных маленьких островах.

– Черт, – бормочет Морфей, низко опустив раскинутые крылья, чтобы удержать равновесие на клочке земли под ногами.

Он поднимает лицо к небу, которое темнеет и делается серым.

– Что, правда? – кричит он в никуда. – Гейзеры? Это вы так шутите?

Я придвигаюсь к папе, балансируя на нашем собственном островке, и пытаюсь понять смысл слов Морфея. Вдруг над головой раздается механическое жужжание, и появляется стая гигантских птиц. Вместо крыльев у них кружевные зонтики с ярким цветочным узором. Они вращаются, удерживая птиц в воздухе. Эти существа похожи на чудовищных Мэри Поппинс в полете. Зонтики, снижаясь, складываются, и птицы плюхаются в воду. Обжигающе горячие брызги проникают сквозь мой волшебный комбинезон и одежду.

Большинство птиц бросают зонтики и хватаются клювами за землю, чтобы выволочь из воды свои дымящиеся, покрытые перьями тела. Некоторые тащат зонтики с собой.

Одни напоминают уток, другие орлят и морских ястребов, но все они чудовищно искажены: тела у них, как у горилл, с четырьмя мохнатыми руками и двумя парами крыльев. Спины изогнуты и скрючены, так что на ходу они хромают.

Папа притягивает меня к себе. Наш плавучий островок колеблется, когда мимо ковыляют три птицы на длинных, как у страуса, ногах. От запаха мокрых ошпаренных перьев мне становится дурно. Что-то подсказывает, что птицы не заметили бы нас, даже если бы мы были видимы, потому что их взгляды устремлены на Морфея.

Он не двигается с места, когда семь птиц преодолевают рвы с водой и окружают его, щелкая бритвенно-острыми клювами. Еще пять карабкаются на холм, где прячутся каменные омары.