Книга Путешествуя с призраками. Вдохновляющая история любви и поиска себя, страница 55 – Шэннон Леони Фаулер

Мэтта грело сознание, что он оказался в этом сомнительном месте, – таком, которое перепугало бы его родителей, таком, которое впечатлило бы его друзей. Однако он ни на секунду не рассчитывал, что может случиться что-то по-настоящему ужасное, даже в самом крайнем случае. Ну, может быть, он увезет отсюда интересную историю.

Мы с Шоном были такими же. Мы тоже не рассчитывали на интересную историю из Таиланда. У Шона было больше шансов умереть от укуса змеи или скорпиона, свалившись с постели или получив по голове упавшим кокосом, от удара молнии или подавившись хот-догом, чем быть убитым медузой. Один из миллиона что-то значит только для остальных 999 999.

После пива с Мэттом в THE BAR мне нужно было чем-то заняться дальше. Я не успела проголодаться, но решила поужинать, чтобы отвлечься.

Ресторан на Башчаршии, который я выбрала, под названием «Быть иль не быть», оказался не тем местом, где можно пытаться перестать думать о мертвом возлюбленном. Он располагался в тихом переулочке, крохотном и интимном, и там было всего два столика на нижнем этаже и еще три – на втором, куда нужно было подняться по скрипучей узкой лестнице. Ужинавшие парочки близко наклонялись друг к другу, перебрасываясь приватными шутками и попивая красное герцеговинское вино. Но официант уже заприметил меня на втором этаже и нес меню. Я в одиночестве уселась за столик с зажженной свечой.

Меню, которое он положил на мой столик, было напечатано по-английски. Я еще не успела открыть рот, но, должно быть, все было очевидно и без слов. В небольшом пространстве ресторана я слышала обрывки разговоров на английском и французском от двух других столов.

Фирменное блюдо ресторана, курица в шоколадном чили, показалось мне слишком жирным и тяжелым, так что я указала на рыбу-гриль.

– Не, – сказал официант, нахмурившись.

Но я этого ожидала и заранее заготовила замену. Вторая попытка.

– Стейк?

– Не, – повторил он, качая головой и по-прежнему хмурясь. К этому я не была готова. Я просмотрела меню, ища что-нибудь простое, и остановилась на пасте чили.

– Да, – его нахмуренные брови сменились широкой улыбкой.

– Э-э… вино? – я указала на бутылки красного на соседних столиках, но руками изобразила форму поменьше, надеясь на бокал.

– Да, – его улыбка стала еще шире. – Црно вино?

– Да. – Я решила, что так по-боснийски называют черное, или красное, вино. В случае ошибки я готова была довольствоваться тем, что он принесет.

Когда бокал красного утвердился на моем столике, я была благодарна за то, что мне есть чем занять руки. Я попыталась сосредоточиться на фоновой музыке, представленной Майлсом Дэвисом, ароматах чеснока, укропа, мяты и фенхеля, плывших из кухни, и на теплой дымности моего вина. Но в окружении парочек и свечных огоньков мне показалось, что уют этого ресторана становится источником клаустрофобии. Я тосковала по Шону, но скучала и по Анат и Талии, по защите, которую давало их общество. Один из посетителей наклонился, чтобы что-то шепнуть спутнице, и та развернула свой стул, чтобы без помех уставиться на меня. Они бросали долгие, озабоченные взгляды в мою сторону.

Притворяясь, что не замечаю взглядов, я вынула свой старый дневник. В нем еще осталось немного места.

Спустя две долгих композиции Дэвиса официант вернулся с гигантской горой спагетти, которую водрузил рядом с моим блокнотом.

– Приятно.

Я не поняла это слово и не была уверена, что оно требует ответа, поэтому улыбнулась ему, а потом все же отважилась произнести свое «спасибо»:

– Хвала…

Он кивнул и ушел.

Спагетти оказались аппетитно незатейливыми – только оливковое масло, чеснок и хлопья чили. Но даже это напоминало мне о Шоне. Приятное жжение во рту заставило меня думать о том, как мы жевали перцы чили, пока другой не видел, а потом тянуться за поцелуем, передавая неожиданность острого жара с языка на язык.

Уходя, я только сейчас обратила внимание, что слова «иль не быть» на вывеске были зачеркнуты жирной красной чертой. Очевидно, владельцы перечеркнули их во время осады. «Не быть» не входило в число вариантов.

Последний день, который я провела в Сараево, выдался солнечным и холодным. На пути к своему второму за день кофе по-турецки я отвлеклась на толпу, собравшуюся в парке. Группа мужчин встала в кружок – крича, куря, смеясь. Не уверенная, что меня хорошо примут – или хотя бы заметят, – я топталась с краю. Там были мужчины с густыми седыми волосами, лысеющие мужчины с серебристыми бородами, одни стояли, засунув руки глубоко в карманы, другие вопили и указывали на что-то, держа между растопыренными пальцами тлеющие сигареты. Я стала огибать группу по периметру, пока не удалось заглянуть в просвет между локтями.

Мужчина без одной руки в коричневом берете поднял гигантскую шахматную фигуру – черного слона размером с маленького ребенка. Прижав слона к бедру, он замер, обозревая другие фигуры, выставленные на асфальте. Голоса зрителей стали громче. Несколько мужчин подступили поближе, указывая на возможные ответные ходы и споря о тактике.

Шон учил меня играть в шахматы. На рынке в Фесе ему предложили шахматный набор, которым он не заинтересовался. Торговец увязался за нами, упрямый и настойчивый. Наконец Шон предложил ему сумму настолько ниже запрошенной, что был уверен: торговец сдастся и уйдет. Но тот неожиданно согласился, и Шон оказался нагружен тяжелым шахматным набором ручной работы. Он возил его в рюкзаке, и мы играли все время, пока путешествовали по Северной Африке и Западной Европе. Но как только в Австрии я начала выигрывать, Шон, казалось, утратил интерес к игре.

Здесь среди изящных классических фигур были и импровизированные – тонкие металлические столбики, выкрашенные облезающей черной или белой краской. Прошло четыре года с тех пор, как я в последний раз играла с Шоном в Зальцбурге, и мне было трудно догадаться, какие фигуры они могли заменять. Позднее я узнала, что металлические столбики на самом деле – использованные снарядные гильзы.

Когда я развернулась, чтобы уйти, ко мне приблизилась грузная женщина в платке и схватила за руку. Она завладела обеими моими руками. Ее пальцы были грубыми и обветренными.

– Добро дошли. Добро дошли. Добро дошли.

Я огляделся по сторонам, пытаясь понять, смотрит ли на нас кто-нибудь, и проверяя локтем внутренний карман куртки на предмет наличия бумажника.

Она прижала одну ладонь к своей обвисшей груди, а другой крепче сжала мои костяшки:

– Хвала, хвала.

Это было единственное слово, которое я узнала. В Восточной Европе женщины редко обращались ко мне. Когда это случалось, они предлагали купить еду или безделушки или выпрашивали мелочь. Но эта женщина казалась достаточно дружелюбной. Я улыбнулась, надеясь, что встреча с ней ничем мне не грозит.