Книга Разрушенный дворец, страница 13 – Эрин Уатт

Все хотят знать, не я ли убил Брук. Многие уверены в этом, даже кое-кто из моей команды. Черт, иногда я думаю, что Элла тоже так считает. Она не говорила этого вслух, но во время ланча я поймал ее взгляд, когда она смотрела на меня, думая, что я не замечаю. У нее было такое выражение лица – не могу точно описать. Не то чтобы явное сомнение, а, наверное, опасение. И чуть-чуть грусти.

Я сказал себе, что она просто напугана всем происходящим, но часть меня в раздумьях: не сомневается ли она? Вдруг она смотрит на меня так, потому что пытается понять, не встречается ли с убийцей, ну или типа того.

– Рид.

Папин резкий голос заставляет меня сдвинуться с места. Я прохожу по коридору в его кабинет и, когда вижу за большим столом Гриера, совсем падаю духом. Папа сидит в стоящем рядом кресле.

– Что случилось? – тут же интересуюсь я.

– Ты еще спрашиваешь? – Папино лицо мрачнее тучи, и выглядит он весьма грозно. – Недавно мне позвонил директор и рассказал о твоей маленькой вспышке гнева в раздевалке.

Я возражаю.

– Это не было вспышкой гнева. Ричмонд нес всякую фигню про маму.

Но впервые за все время упоминание мамы не заставляет отца смягчиться.

– Мне плевать, даже если он оскорблял самого Иисуса Христа, – тебе нельзя драться в школе, Рид! Хватит уже, тем более когда тебя обвиняют в убийстве второй степени ^[1].

Во мне борются ярость и чувство стыда. Раскрасневшийся папа сжимает кулаки, но сквозь раздражение в его глазах я замечаю кое-что похуже: разочарование.

Трудно вспомнить, когда мне было не плевать, разочарован ли мною отец. Но сейчас мне, похоже, не все равно.

– Присядь, Рид, – приказывает Гриер, удерживая свою неизменную золотую ручку над блокнотом. – Нам нужно кое-что перепроверить.

Я неохотно подхожу к одному из стульев с мягким сиденьем и сажусь. Папа чопорно опускается на второй стул.

– Мы обсудим драку через минуту, – говорит Гриер. – А пока что ты должен рассказать мне, почему под ногтями Брук нашли твою ДНК.

Я чуть не подпрыгиваю от шока.

– Что?

– Сегодня я разговаривал с помощником окружного прокурора и с детективами, ведущими расследование. Они не хотели разглашать нам подробности до окончания анализа ДНК. Но результаты стали известны, и с нами с радостью ими поделились. – Лицо Гриера становится мрачным. – Они взяли у Брук соскоб подногтевого содержимого и обнаружили там частички кожи. ДНК совпала с твоей.

– Но откуда у них моя ДНК? – спрашиваю я. – Я не сдавал никаких образцов.

– У них все есть с прошлого ареста.

Я морщусь. Прошлый арест. Звучит не очень.

– Им так можно?

– Как только ты попадаешь в систему, то остаешься там навсегда. – Гриер перебирает бумаги, папа с хмурым видом наблюдает за ним. – Расскажи мне все про тот вечер, шаг за шагом, секунду за секундой. Не упускай ничего. Даже если ты выпустил газы, я должен об этом знать. Что ты делал после того, как встретился с Брук?

– Поехал домой.

– Сразу же?

– Да.

Черты лица Гриера заостряются.

– Ты в этом уверен?

Я хмурюсь.

– Я… наверное.

– Неправильный ответ. Судя по записям с камер наблюдения, ты приехал час спустя.

– Приехал куда?

– Сюда! – с раздражением рявкает адвокат. – В вашем доме установлено видеонаблюдение, Рид, или ты забыл?

Я смотрю на отца, который с мрачным видом кивает.

– Мы проверили пленки, пока ты был в школе, – говорит он мне. – Камеры показывают, что ты вернулся домой в двадцать два часа.

– То есть через целый час после того, как уехал из пентхауса О’Халлоранов, – подчеркивает Гриер.

Я снова напрягаю мозги, пытаясь вспомнить тот вечер.

– Я чуть-чуть покатался по городу, – медленно выговаривая слова, отвечаю я. – Я был зол из-за разговора с Брук и хотел немного успокоиться, прежде чем…

– Нет, – перебивает меня папа.

– Нет что? – Сейчас я вообще ничего не понимаю.

– Ты не должен говорить ничего такого, слышишь меня? Никаких намеков, даже между нами, что тем вечером ты был в таком состоянии, что хотел «успокоиться». Ты поругался с Брук, все как обычно, – твердым голосом говорит папа. – Ты был спокоен, когда входил туда, и так же спокоен – когда выходил.

От ощущения безысходности меня словно скручивает в тугой узел.

– И что с того, если я покатался на машине час или три, да хоть десять? – взрываюсь я. – На их пленках видно, как я выхожу из пентхауса через двадцать минут после того, как зашел туда. Так какая разница, что я приехал домой только час спустя?

– Они потребуют видеозаписи с твоих камер в качестве доказательства, – говорит Гриер отцу, как будто я не сказал ни слова. – Это лишь вопрос времени.

– И снова спрашиваю: что с того? – нажимаю я.

Гриер тычет ручкой в мою сторону.

– А то, что ты солгал. Если ты хоть раз скажешь неправду во время слушания, они смешают тебя с грязью.

– Слушания? Мне придется давать показания? – От волны смешанных эмоций меня начинает подташнивать. Все это время я говорил себе, что полиция вот-вот найдет настоящего убийцу, но, похоже, они считают настоящим убийцей меня.

– Во время допроса детективы заметили, что ты несколько раз касался своего бока и что на твоей футболке выступили пятна крови.

– Вот дерьмо, – бормочу я.

Такое ощущение, что на мою шею только что накинули веревочную петлю.

– Как это произошло? – Гриер продолжает забрасывать меня вопросами.

– Я не знаю. Может, когда я ехал в машине. Или, может, я потянулся, чтобы взять что-нибудь.

– И каким образом у тебя появилась эта рана?

Я и без адвоката понимаю, что мое следующее признание выставит меня не в лучшем свете.

– Меня пырнули ножом в доках.

– А что ты там делал?

– Дрался, – еле слышно бормочу я.

– Что?

– Дрался. Я дрался.

– Ты дрался? – повторяет Гриер.

– Нет закона, запрещающего драться.

Один из парней, с которыми я дрался в доках, – сын помощника генерального прокурора. Он заявил, что если все мы участвуем в боях по собственной воле, то не делаем ничего плохого. Желание врезать кому-нибудь по роже не является уголовно наказуемым правонарушением.