Книга Шантарам, страница 198 – Грегори Дэвид Робертс

– Не пытайся встать, – сказала Карла, опускаясь на колени и промокая влажным полотенцем моё лицо.

Я рассмеялся: меньше всего мне сейчас хотелось вставать. Смеясь, я смутно ощутил сквозь наркотический дурман боль на кончике подбородка и в челюсти.

– Что происходит, Карла? – спросил я, отметив про себя как странно звучит мой надтреснутый голос.

Три месяца полного молчания и душевного тумана исказили мою речь, как у человека, страдающего дисфазией, голос мой был скрипучим, невнятным.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я. – А я почему здесь?

– Ты бы хотел, чтоб я оставила тебя там?

– А как ты узнала, где я? Как нашла меня?

– Это сделал твой друг Кадербхай и попросил, чтобы я привезла тебя сюда.

– Попросил тебя?

– Да, – сказала она, глядя на меня так пристально, что её взгляд, казалось, разрезал окутавший меня дурман подобно восходу солнца, рассеивающего туманную дымку.

– А где он?

Она улыбнулась грустной улыбкой: вопрос был некорректным. Я уже понимал это: действие наркотиков постепенно ослабевало. У меня появился шанс узнать всю правду или ту её часть, которая была ей известна. Если бы я задал ей правильный вопрос, она бы сказала мне всё как есть, потому что была готова к этому – вот что означала сила её взгляда. Возможно, она даже любила меня, во всяком случае, это чувство зарождалось в ней. Но я не сумел задать нужный вопрос: я спросил не о ней, а о нём.

– Не знаю, – ответила она, приподнявшись и встав рядом со мной. – Ожидалось, что он здесь будет. Думаю, он скоро появится. Но я не могу ждать: мне надо идти.

– Что? – Я привстал, пытаясь отодвинуть тяжёлые, как камень, шторы, для того, чтобы видеть её, говорить с ней, не дать ей уйти.

– Мне надо идти, – повторила она, решительно направляясь к двери; там её ждал Назир: его мощные руки, как ветви из ствола дерева, выступали из распухшего тела. – Ничего не могу поделать. До отъезда надо успеть очень много.

– До отъезда? Что ты имеешь в виду?

– Я снова уезжаю из Бомбея. Появилась работа, очень важная и я… её надо сделать. Вернусь недель через шесть-восемь. Может быть, тогда увидимся.

– Это какое-то сумасшествие, ничего не понимаю. Лучше бы ты оставила меня там, если всё равно меня покидаешь.

– Послушай, сказала она, улыбаясь и стараясь не терять терпения, – я вернулась только вчера и мне нельзя задерживаться. Я даже в «Леопольд» не ездила. Только Дидье утром встретила, он поздоровался мимоходом и всё. Не могу здесь оставаться. Согласилась только вытащить тебя из этого самоубийственного пакта, который ты заключил сам с собой у Гупта-джи. Теперь ты здесь, в безопасности, и мне надо уехать.

Она повернулась к Назиру и заговорила с ним на урду. Я понимал только каждое третье или четвёртое слово из их разговора. Слушая её, он рассмеялся и с привычным презрением взглянул на меня.

– Что он сказал? – спросил я, когда они замолчали.

– Тебе это будет неприятно слышать.

– Но я хочу знать.

– Он думает, что ты не справишься. Я сказала ему, что ты перестанешь принимать наркотики, переживёшь ломку и подождёшь здесь, пока я не вернусь через пару месяцев. А он не верит: мол, побежишь искать дозу сразу, как начнётся ломка. Я заключила с ним пари, что ты справишься.

– Какую сумму ты поставила на кон?

– Тысячу баксов.

– Тысячу баксов, – повторил я задумчиво.

Ставка была внушительной, а шансы неравными.

– Да. Это все его наличные, то, что оставлено на чёрный день. Он бьётся об заклад на всю эту сумму, что ты сорвёшься. Говорит, ты слабый человек, поэтому принимаешь наркотики.

– А ты что ему сказала?

Она рассмеялась. Так редко можно было видеть и слышать, как она смеётся, что я вобрал в себя эти яркие округлые звуки счастья как еду, питьё, наркотик. Я был болен и одурманен, но прекрасно понимал, что в этом смехе моё величайшее сокровище и радость, – заставить эту женщину смеяться и ощущать лицом, кожей как этот смех журчит, срываясь с её губ.

– Я сказала ему: хороший мужчина настолько силён, насколько это нужно правильной женщине с ним рядом.

Потом она ушла, а я закрыл глаза, а когда открыл их час или день спустя, обнаружил, что около меня сидит Кадербхай.

– Утна хаин, – услышал я голос Назира. – Он проснулся.

Пробуждение было тяжёлым. Я испытывал беспокойство, знобило, хотелось героина. Ощущение во рту было отвратительным, всё тело болело.

– Х-мм, похоже тебе уже больно, – пробормотал Кадер.

Я присел, опершись на подушки, оглядел комнату. Наступал вечер, длинная тень ночи наползала на песчаный пляж за окном. Назир сидел на куске ковра у входа в кухню. На Кадере были просторные штаны, рубашка и жилет того покроя, который носят патаны [140] . Одежда имела зелёный цвет, любимый Пророком. Казалось, Кадер постарел за эти несколько месяцев, но при этом выглядел как никогда бодрым, спокойным и решительным.

– Ты хочешь есть? – спросил он, поймав мой пристальный взгляд, но не дождавшись, пока я заговорю. – Может быть, примешь ванну? Здесь всё есть, ванну можешь принимать сколько захочешь. Еды тоже полно. Надень новую одежду, она приготовлена для тебя.

– Что случилось с Абдуллой? – спросил я.

– Ты должен прийти в норму.

– Что, чёрт возьми, произошло с Абдуллой? – заорал я срывающимся голосом.

Назир не сводил с меня глаз. Внешне он был спокоен, но готов вскочить с места в любую минуту.

– Что ты хочешь знать? – мягко спросил Кадер, устремив взгляд на ковёр между скрещенных коленей, стараясь не смотреть мне в глаза и медленно покачивая головой.

– Это он был Сапной?

– Нет, – ответил Кадер, повернув голову, чтобы встретить мой суровый взор. – Знаю, люди болтают об этом, но даю тебе слово: Сапна – не он.

Я сделал глубокий вздох, испытав огромное облегчение. Почувствовав, как слёзы жгут глаза, закусил щёку, чтобы остановить их.

– Почему же говорили, что он был Сапной?

– Враги Абдуллы заставили полицию поверить этому.

– Что за враги? Кто они?

– Люди из Ирана. Враги с его родины.

Я вспомнил уличную драку – загадочный бой: мы с Абдуллой против компании иранцев. Пытался восстановить в памяти прочие подробности этого дня, но все мысли заглушало острое чувство вины – мучительное сожаление, что не спросил Абдуллу, кто были эти люди и почему мы дрались с ними.

– А где настоящий Сапна?