Книга Столпы земли, страница 267 – Кен Фоллетт

— Беги и хотя бы открой двери церкви! — закричала Алина священнику под грохот грома.

Тот кинул на нее полный злобы взгляд, но послушался. Достав из сундука ключ, он набросил плащ, вышел на двор и сразу же исчез в пелене дождя.

Алина продолжала распоряжаться:

— Возчик, отведи моих быков и повозку в церковь! Ранульф, займись лошадьми! Ты, Элизабет, идешь со мной.

Накинув плащи, они покинули дом священника. Ветер сбивал их с ног, и им пришлось держаться за руки, чтобы не упасть. С трудом они пробирались по кладбищу. Дождь перешел в град, и крупные льдинки отскакивали от могильных плит. В углу кладбища Алина заметила одинокую яблоню, она стояла голая, как зимой, ветер и град сбили с нее все листья и плоды. Опять вся округа останется в этом году без яблок, подумала про себя Алина.

Наконец они добрались до церкви и вошли внутрь. Здесь стояла такая тишина, что им показалось, они оглохли. Ни бушующего ветра, ни барабанной дроби дождя по крыше не было слышно, а громовые удары больше не вызывали страха. Многие крестьяне уже успели укрыться здесь, прихватив с собой кое-какие пожитки; сюда же они привели всю свою домашнюю живность: цыплят в корзинках, свиней со связанными ногами, коров на веревках. В церкви было темно, и только вспыхивавшие молнии освещали ее. Вскоре возчик вкатил внутрь повозку Алины, а за ним пришел Ранульф с лошадьми.

— Давай отгоним весь скот в западное крыло, а люди пусть занимают восточное, иначе церковь превратится в конюшню, — сказала Алина священнику. Все уже, похоже, поняли, что распоряжается здесь она, и священник согласно кивнул. Через минуту оба они уже были среди людей, помогая им перебраться к восточной стене. Женщины устроили детей в небольшом алтаре, а мужчины в это время привязывали скот к колоннам в нефе. Лошади от испуга выкатывали глаза и становились на дыбы; коровы же спокойно лежали на полу. Крестьяне собрались семьями и разложили свою нехитрую еду, чтобы перекусить. Казалось, они устраиваются здесь надолго.

Гроза была такой сильной, что Алина поначалу подумала, что это ненадолго, но ненастье бушевало с новой силой. Она подошла к окну. Окна, конечно же, были не из стекла, его заменяла тонкая прозрачная материя из льна, которая сейчас лохмотьями висела на рамах. Алина приподнялась на цыпочках к подоконнику и выглянула наружу: ничего, кроме стены дождя, не было видно.

А ветер все усиливался, пронзительно завывая, и она вдруг забеспокоилась: а выдержит ли церковь? И медленно обошла все здание. За время, проведенное с Джеком, Алина научилась отличать хорошую кладку от плохой и сейчас с облегчением вздохнула: стены были сработаны на совесть, без единой трещины. Церковь была выстроена из тесаного камня и казалась крепкой как скала.

Жена священника зажгла свечу, и Алина сразу поняла, что наступала ночь, хотя весь день был таким темным, что особой разницы не чувствовалось. Дети устали от бесконечной беготни по боковым приделам и теперь, свернувшись калачиком, спали, заботливо укрытые одеялами и накидками, прихваченными родителями из дому. Цыплята запрятали головки под крылышки. Алина села рядом с Элизабет, прислонившись к стене.

Мысли о бедной девочке, принявшей на себя обязанности жены Уильяма — те, что семнадцать лет назад отвергла она сама, — не давали ей покоя. Не в силах сдержаться, она сказала:

— Я ведь знала Уильяма, когда была девушкой. Какой он сейчас?

— Видеть его не могу! — с жаром ответила Элизабет.

Алина испытала к ней глубокую жалость.

— А откуда ты знаешь его? — спросила молодая графиня.

Алина почувствовала, что не сможет сдержаться:

— Сказать по правде, когда мне было чуть больше, чем тебе сейчас, я должна была стать его женой.

— Не может быть! А почему же не стала?

— Я отказала ему, и мой отец поддержал меня. Поднялся страшный переполох… В общем, из-за меня пролилось много крови. Впрочем, это все в прошлом.

— Ты отказала ему! — Элизабет била нервная дрожь. — Какая ты смелая! Как бы я хотела быть такой же. — И опустила глаза. — А я даже слугам не могу перечить.

— Сможешь. Только будь посмелее.

— Но как? Они ведь даже не замечают меня. Мне ведь только четырнадцать.

Алина на некоторое время задумалась, словно подыскивала нужные слова.

— Для начала, — сказала она, — ты должна научиться передавать им все пожелания своего мужа. Утром ты спрашиваешь его: что бы ему хотелось сегодня к столу, с кем бы он желал увидеться, какую лошадь велел бы оседлать для себя, — в общем, все, что тебе взбредет в голову. Потом ты идешь к повару, к дворецкому, к конюху и передаешь им распоряжения своего мужа. И он будет благодарен тебе. А с теми, кто осмелятся ослушаться тебя, он будет суров. Только так люди привыкнут подчиняться. Теперь дальше. Старайся запомнить, кто охотно помогает тебе, а кто — через силу. К своим помощникам проявляй благосклонность: поручай им работу, которая им по душе; а всю грязную работу пусть делают непослушные. Люди начнут понимать, что старание и послушание всегда вознаграждаются. И любить они тебя будут больше, чем Уильяма, от него уже все стонут. Со временем ты по праву станешь настоящей графиней. Так происходит со всеми знатными дамами.

— Тебя послушать, так все так просто, — задумчиво проговорила Элизабет.

— Да нет, совсем непросто. Но если ты проявишь терпение и не отступишь, у тебя все получится.

— А знаешь, думаю, я смогу, — решительно сказала девушка. — Конечно же смогу.

Постепенно сон сморил их. Алина, правда, часто просыпалась от завываний ветра. Оглядываясь по сторонам, она видела, что другие тоже клевали носом, вздрагивая и вновь забываясь тревожным сном.

Где-то около полуночи она вновь пробудилась и почувствовала, что на этот раз проспала больше часа. Вокруг все крепко спали. Она вытянулась на полу и завернулась в свою накидку. Гроза не утихала. Шум дождя, хлеставшего в стены церкви, напоминал грохот разбивающихся о берег огромных волн, но Алина, вконец обессилевшая, вновь провалилась в небытие.

Через какое-то время она вновь вскочила и никак не могла понять, что же разбудило ее на этот раз. Прислушалась: тишина. Гроза прекратилась. Тусклый свет пробивался сквозь окна. Крестьяне крепко спали.

Алина встала. Проснулась и Элизабет, потревоженная ее шагами.

Они обе подумали об одном и том же. Подошли к двери, открыли ее и вышли на двор.

Дождь прекратился, ветер сменился легким бризом. Солнце еще не встало, но небо на горизонте уже окрасилось в розовато-серые тона. Алина и Элизабет оглянулись вокруг.

Деревни больше не было.

Кроме церкви, не осталось ни одного целого дома.

Ветер далеки разметал останки крестьянских хижин. К стене церкви привалило откуда-то два толстенных бревна, и ничего, кроме торчащих из грязи глиняных печей, не напоминало больше о том, что некогда на этом месте стояли дома. На окраине бывшей деревни еще высились пять или шесть крепких зрелых дубов и каштанов, да и те, похоже, потеряли немало сучьев. Молодые же деревья повырывало с корнем.