Онлайн книга «Фуэте на Бурсацком спуске»
Не доходя до изящного здания Малого театра, увенчанного знаменитыми треугольными башенками со шпилями, троица свернула во двор. — Вот этот дом, — сказала Ирина, перейдя на заговорщический шепот и кивая в сторону довольно-таки облупленного длинного двухэтажного домика. — Вообще-то это злачное место. Но дружное и… даже не знаю, как сказать… Наполненное особым душевным теплом. Я даже крыс и тараканов перестала бояться, чтобы сюда на знаменитые Жаткинские посиделки ходить… — Чем это оно такое злачное? — удивился Коля. — Общежитие как общежитие. — Старые газеты писали, что нигде кафешантаны не отличались таким откровенным цинизмом и развращенностью, как в Харькове! Так вот, при Малом театре до революции было такое кафе. И атмосфера была соответствующая. Сюда приходили покутить, посмотреть неприличные фильмы, поразвлекаться с девицами… — Света вспыхнула, Коля закашлялся, а Ирина преспокойно продолжала: — А жили эти девицы не где-нибудь, а ровно в здании нашего общежития. — А березильцы знали, что их селят в… в… в такой дом? — спросила Света. — Наверное… Но разве это важно? Не дом красит человека, а человек дом. И потом, до березильцев и до своего перевода в Киев здесь уже квартировали актеры Русской драмы. Они уже сменили дому дух. Да и вообще, все ж лучше, чем, как когда-то, жить на улице. — Как когда-то? — Да, это долгая история. — отмахнулась Ирина. — Впрочем, расскажу, чтобы скрасить дорогу. Лесь Курбас в первый раз привез труппу на работу в Харьков в самом начале 1920-х. Полные замыслов и идей, они приехали и только на месте поняли, что, согласившись переехать, не задали Упрактекам ни единого вопроса про бытовые условия. — Что за Упрактеки? — не понял Николай. — Типа нынешних Главискусственников, но подобрее, — ответила Ирина, действительно полагая, что все пояснила. — Работники Управления академических театров, — пришлось вмешаться Свете. Сдержанным кивком Ирина то ли подтвердила, то ли поблагодарила и продолжила рассказ: — Упрактеки про хозяйственные вопросы тоже как-то не подумали. В итоге всю труппу поселили в одной большущей комнате — бывшем ресторане при закрывшейся гостинице. Помещение служило и залом для репетиций, и спальней (по периметру была набросана солома). Столовая, которая должна была обслуживать театр по карточкам, закрылась на ремонт, а буржуйки для отопления помещения еще не завезли. Короче, труппа довольно быстро распалась — часть актеров вернулась в Киев, часть нашла подработки в Харькове. Лесь Курбас с семьей тоже уехал, — тут Ирина заговорила громко и пафосно, явно подражая газетным интонациям Морского: — Ущемленный, но не сломленный, он вновь привез свой театр в Харьков спустя четыре года. И это было триумфальное возвращение! — О чем это вы так вдохновенно вещаете, душечка? — Из подъезда, ловко отшвырнув тяжеленную дверь, вышла маленькая седая женщина в пальто, но без шарфа и шапки. — Вы сказали «дух», и я, конечно, не могу не спросить. Нино́ воскресла? — Э… Здравствуйте, Ванда Адольфовна. Не воскресла. Нет, — растерялась Ирина. — Ну, нет, так нет, — вздохнула женщина и грустно улыбнулась. — Я так и думала. Но человек рожден для счастья, сами понимаете. Завтра похороны. А я фантазирую себе всякое. На самом деле инсценировать собственную смерть ради какой-нибудь игры было бы вполне в стиле Нино́. Когда не надо, она вечно устраивает свои розыгрыши, а как умирать, так — на́ тебе — все честно и по-настоящему. — Вы с ней дружили? — осторожно спросила Света. — Очень, — лаконично ответила женщина. — И Лесько ее тоже любил. Впрочем, он всех любит, а я со всеми дружу. Жизнь есть жизнь. Незнакомка, едва ступив на улицу, зябко поежилась и снова взялась за подъездную дверь. Причем, почему-то не за ту, через которую вышла, а за соседнюю. — Лесько? — ошарашенным шепотом переспросила Светлана. — Это та самая Ванда Яновичева? Мама Леся Курбаса? Это вот прям лично она, да? Ирина кивнула и решительно направилась следом за актрисой. За деревянной дверью подъезда, утепленной изнутри прибитыми к щелям матрасами, начинался длинный светлый коридор. С одной стороны одна за другой шли двери комнат, с другой располагались окна, между которыми стояли столы, ящики, коробки и прочие, приспособленные под кухонные нужды, поверхности. Ванда Адольфовна дошла до середины коридора и постучала. — Литовкин, подъем! Возвращаю вам ваше сердце! Заберите, пожалуйста! Увидев удивленных зрителей, она пояснила: — На первом этаже за окно никакие продукты выставлять нельзя, покрадут. Потому товарищ Литовкин вывесил сетку с вот этой подозрительной субстанцией, которую почему-то считает говяжьим сердцем, в форточку над моим примусом. Сдал, так сказать, на ответственное замороженное хранение. Но котам закон не писан. Покусали ваше сердце, товарищ Литовкин! Я за него больше не отвечаю! Пойдите снимите его, пожалуйста! — Дверь никто не открывал. — Тьфу ты! А он ведь в «Диктатуре» занят… Значит, тут его нет. Репетирует. Придется оставить его сердце висеть до вечера. Коты будут в восторге. — Ванда Адольфовна, — решившись, начала Света. — Я хотела спросить. Ну… — она сбилась, не находя подходящих слов. — Не замечали ли вы в поведении Нино́ чего-то странного в последнее время? — не к месту «пришла на помощь» Ирина. И пояснила: — Ребята расследуют убийство. Активисты от общественности. Большие умнички… — Хорошо, что расследуют. Нино́ было бы приятно. Ей нравилось быть в центре внимания, — сказала актриса, снова погрустнев. — Замечала ли в ней что-то странное? Конечно. Нино́ была бы не Нино́ без своих причуд. То есть ничего необычного. Все как всегда. Странность на странности сидит и странностью погоняет. Такие уж мы с ней причудливые старушки. — Никакие вы не старушки! — выпалила Света. — И сказать я хотела вовсе не это. Я… — тут Света снова запнулась. — Я… — Если вспомните, что хотели, заходите. Я пока уберу в кабинете Леська наверху. — Ванда Адольфовна явно устала ждать, пока Света соберется с мыслями. — Дверь, напротив которой нет примуса, — это и есть кабинет. — Да что ж такое! — чуть не плача, пожаловалась Света, едва старушка ушла. — Открываю рот, и мысли сами куда-то разбегаются. Я про роли хотела спросить. Она так давно не выходит на сцену, что мой батька ужасно волнуется. Они с матусей большие ее поклонники. Будет ли она еще играть? Или слухи о том, что сын побаивается задействовать мать в спектаклях, потому что не решается управлять ею, правдивы? Я так хотела спросить… — Простите, — Ирина неожиданно поняла, что́ натворила. — Это я влезла со своими расспросами… Но все это легко исправить. Пойдемте наверх! Нам все равно еще к Петрицким заходить… — Только сначала все же осмотрим комнату Нино́! — рыкнул Коля и решительно порвал ленту с надписью «опечатано» по линии стыка косяка с дверью. Кроме ключа от комнаты жертвы, дядя Илья, отправляя троицу в путь, дал ему еще и нужный штамп, чтобы запечатать дверь заново. |