Книга Отшельник, страница 51 – Ульяна Соболева

— Я прикажу перенести твои вещи в твою комнату.

— НЕТ!

Я впервые услышал, как она повысила голос.

— Я хочу оставаться там, где я сейчас. Мне там привычней и понятней.

— Подальше от меня?

— А разве для тебя имеет значение дальше или ближе?

— Верно. Не имеет.

Я ее каждый удар чувствовал, как будто хлестала шипованной плетью и присыпала солью. Я злился на себя. Злился, что полностью ей проиграл. Впервые в жизни моя игра зашла в тупик, и я был тем самым королем, который завалился на собственной стороне игрового поля.

— Я найду тебя везде, Надя. Куда бы ты от меня не спряталась. И я сейчас не только об этом доме.

— Я знаю.

И я по глазам вижу, что знает. Теперь у нее в руках есть оружие острое. Заточенное со всех сторон, и она в любой момент может меня им колоть. Резать. Бить.

— Я могу идти? У меня еще много работы.

— Ты…

— Я хочу. Ты сказал, что я могу делать все, что я хочу. Так вот, я хочу жить там, с девочками, хочу, чтоб ты не приходил ко мне и не трогал меня больше, хочу…

Снова вскинула голову, и я стискиваю пальцы в кулаки, чтобы не врезать ими у ее головы.

— Или это слишком много?

— Продолжай. Огинский слов на ветер не бросает. Развлекайся. Я запоминаю каждое пожелание.

— Хочу, чтоб ты оплатил лечение Алены и Тима, и чтоб не преследовал Ларису и ее мужа.

И тут я не выдержал и расхохотался.

— Ларису? Ты знаешь, зачем она помогала тебе сбежать? Потому что я из-за тебя ее шлюх больше не брал, избавиться от тебя хотела. Она тебя продала. Надя? За несколько тысяч, просто как вещь.

Отвернулась и тяжело вздохнула.

— Можно я уйду?

Дернул ручку двери и распахнул ее настежь.

— Иди.

— Спасибо.

Пошла в сторону ступенек, потом вдруг обернулась.

— А маме… маме можно позвонить?

— Нет! Я сам позвоню. У них все хорошо.

Кивнула и пошла вниз по лестнице, а я силой захлопнул дверь и таки взревел, сметая все на хрен со стола, с полок, задыхаясь, но не от ярости. А от боли. Она меня словно ножом изрешетила. И каждый удар точно в цель. В самую сердцевину, и я понимал всю безнадежность каждой своей эмоции к ней, всю ту пропасть, на дне которой валяюсь один и смотрю наверх, где она с милой и нежной улыбкой сыплет на меня комья земли. Оказывается, любовь — это могила, в которой живьем гниет обезумевший от нее идиот в полном одиночестве и понимании всей тщетности попыток выбраться из нее наружу. Ничего, мы умрем в этой могиле вместе, Надя.

Зазвонил мой сотовый, и я выдернул его из кармана.

— Да!

— С каких пор ты не знаешь, кто тебе звонит, Роман?

Голос матери заставил стиснуть спинку стула до хруста суставов, чтобы сдержаться от всплеска эмоций. Как и всегда с ней. Ни одной она не видела с тех пор, как мне исполнилось одиннадцать.

— Здравствуй, мама.

— Вот так-то лучше. Я уже прилетела, через несколько часов буду у тебя.

* * *

Она выстроила нас в шеренгу в столовой для прислуги. Я не могла назвать ее тем именем, которое дали ей ее родители, потому что называть эту женщину самым прекрасным словом на земле для меня было невозможным и слишком кощунственным. Она подняла всех в шесть утра. Лично входила в комнаты и заставляла вставать с постелей, смотрела надменным взглядом масляно-серых глаз на каждую из нас, словно изучала. Ее седые волосы с металлическим холодным оттенком были уложены в совершенно невозможную для шести утра прическу. Очень худая, во всем черном она напоминала мне ворону. А не паучиху, как назвала ее Вита. Есть люди, чья внешность обманчива — так вот, ее внешность на все сто процентов соответствовала каждому сказанному ею слову. Мертвенно-бледное лицо и какие-то неживые глаза без искры и симпатии к кому бы то ни было. Даже маячившая за ее спиной Кристина не вызывала в мадам Огинской никаких эмоций.

Она говорила очень тихо с презрением и снобизмом в довольно красивом голосе. Подходила и рассматривала каждую из нас.

— Имя?

— Светлана.

— Сколько лет, из какого агентства и откуда прошлые рекомендации?

Аккуратная очень тонкая бровь Вороны приподнялась, и она склонила голову чуть набок.

— Двадцать восемь лет. Агентство «Вайолет», рекомендательное письмо я отдавала Кристине Александровне.

— Значит, у вас всего лишь одно письмо?

Девушка кивнула, и Ворона обернулась к Кристине.

— Мы больше не нуждаемся в услугах Светланы. На ее место завтра заступит другая девушка. Позаботьтесь, чтоб ей все выплатили. Рекомендаций не будет.

— Но почемууу?

— Потому что главным требованием при трудоустройстве в Багровый закат являются три рекомендательных письма с предыдущего места работы. А с данным агентством я прекратила работать два дня назад.

Лицо Светы покрывается красными пятнами. Она сглатывает, как будто ком застрял в горле, и на глазах блестят слезы.

Она уволила троих, прежде чем поравнялась со мной. Выше меня на полголовы, смотрит сверху вниз, как на насекомое, ни одной эмоции в глазах, а у меня волной неприязнь, даже ненависть к этой высокородной мадам, или кем она там себя возомнила. Говорит с нами, как с отбросами. Можно подумать, сейчас средневековье. И в то же время она внушает страх и неясное чувство тревоги, как будто от нее можно ожидать что-то очень плохое, и увольнение это не самое паршивое, что может сделать эта неприятная женщина.

— Имя.

— Надежда. Двадцать два года. Я не от агентства, и у меня нет ни одного рекомендательного письма.

Наверное, за все время пребывания в этом доме я еще не испытывала подобного удовольствия. Лицо матери Романа вытянулось, и от неожиданности она несколько раз моргнула.

— И, да, я бы не возражала, если бы меня уволили.

— Что за дерзость вы себе позволяете?

В ту же секунду Кристина взяла Огинскую под руку…

— Нам нужно поговорить, Любовь Викторовна.

— Кто это такая? Откуда она здесь?

— Идемте-идемте.

— Куда вы меня тащите? Уберите руки. Это кто такая? Пусть немедленно начинает собирать вещи. Кто взял эту пигалицу на работу?

Лицо Огинской покрылось красными пятнами.

— Ваш сын… и он дал указания не трогать ее и не нагружать работой.

— Что это значит?

— Нам лучше отойти…

Огинская смерила меня уничижительным взглядом и последовала за Кристиной. А та крикнула: