Онлайн книга «Страна Чудес без тормозов и Конец Света»
|
– Efgvén – gthôuv – bge – shpèvg – égvele – wgevl... Efgvén – gthôuv – bge – shpèvg – égvele – wgevl... Efgvén – gthôuv – bge......... – пытались сообщить мне ее шаги. У дороги в финскую деревушку на камне сидит престарелый Дьявол. На вид ему лет тысяч двадцать, он устал и измучен, его одежда и обувь в пыли. Борода и усы свисают рваными клочьями. «Куда спешишь?» – спрашивает Дьявол у проходящего мимо крестьянина. «Да вот, мотыга сломалась, иду починять», – отвечает крестьянин. «А зачем торопиться? – говорит ему Дьявол. – Солнце еще только встало, не суетись. Присядь-ка лучше, послушай, что расскажу». Смотрит крестьянин на Дьявола и думает: «Эге! Известное дело, с Дьяволом свяжешься – добра не жди». Но тот сидит перед ним такой старый и жалкий, что крестьянин... Что-то больно хлещет меня по щеке. Что-то мягкое и плоское. Мягкое, плоское, не очень большое, но очень знакомое. Что же это? Пока я думаю, оно хлещет меня еще раз. Я поднимаю руку и пытаюсь стряхнуть с себя эту штуку, но тщетно. Я опять получаю по морде. В голову вдруг вползает что-то яркое и неприятное. Я открываю глаза. И только тогда понимаю, что до сих пор они были закрыты. Я шел за ней с закрытыми глазами. А теперь она сует мне в глаза свой огромный фонарь и бьет меня по физиономии. – Перестань! – заорал я. – Больно же! – Не валяй дурака! Нашел, где заснуть... Сейчас же вставай! – Куда? – не понял я. Я включил фонарик и огляделся: сижу на земле, вытянув ноги, опершись спиной о стену. Видимо, уснул, сам того не заметив. И стена, и скала подо мной – такие мокрые, словно их только что окатили водой. Я подтянул ноги и медленно встал. – Странно... Сам не пойму. Шел-шел, и вдруг заснул... Даже не помню, как на землю садился. – Они специально так делают, – пояснила она. – Чтобы мы здесь заснули навечно. – Они? – Ну, которые здесь живут. Божества или как их там... В общем, Духи Горы. Они пытаются нам помешать. Я потряс головой, разгоняя осевший там мутный осадок. – В голове все поплыло. Перестал понимать, закрыты у меня глаза или нет. А тут еще твои кроссовки... – Мои кроссовки? Я рассказал про Дьявола, который явился из звука ее кроссовок. – Это просто дурман, – сказала она. – Из разряда гипноза. Если б я опоздала, ты бы здесь навеки заснул! – Опоздала? К чему? – не понял я. – Просто опоздала... – Она не стала объяснять, что это значит. – Ты веревку в рюкзак положил? – Да, метров пять. – Доставай. Я стянул с плеч рюкзак, откопал между консервами и бутылкой виски нейлоновую веревку и передал ей. Она привязала один конец к моему ремню, а другим обвязалась вокруг пояса. Затем отошла, натянула веревку и подергала, проверяя узлы. – Вот так, – сказала она. – Теперь мы не потеряемся. – Если, конечно, оба не заснем, – заметил я. – Ты ведь тоже почти не спала? – Главное – не попадаться на эту удочку. Решишь, что не выспался, начнешь себя жалеть, – вот тут-то вся их Злоба на тебя и запрыгнет! Соображаешь? – Соображаю, – ответил я. – Тогда идем. Времени совсем мало. Мы пошли дальше, привязанные друг к другу. Я старался думать о чем угодно – только не о звуке ее шагов. И для этого тупо сверлил глазами куртку американских ВВС, мелькавшую в луче моего фонаря. Эту куртку я купил, как сейчас помню, в семьдесят первом. Еще тянулась война во Вьетнаме, а Белым Домом заведовал президент Никсон [59] с крайне унылой миной. Все вокруг носили патлы до плеч и стоптанные башмаки, слушали психоделический рок, цепляли значки с эмблемой «Peace!» на куртки американских ВВС и как один строили из себя Питера Фонду [60]. История такая древняя, что вот-вот на сцену вылезет динозавр. Я пробую вспомнить из тех времен что-нибудь конкретное. Не выходит. Тогда я начинаю прокручивать в голове кадры с Питером Фондой, летящем на мотоцикле под бешеный ритм «Степпенвулфа». Начинается «Рожденный для бунта», но аккорды вступления внезапно переходят в «Я услыхал это в вине» Марвина Гея. Наверно, из-за того, что у этих песен очень похожие вступления. – О чем ты думаешь? – окликнула толстушка. – Ни о чем... – Может, песню споем? – Да хватит уже. – Тогда придумай что-нибудь! – Ну, давай говорить. – О чем? – Хочешь, поговорим о дожде? – Можно. – Ты какой дождь помнишь лучше всего? – Который шел, когда погибла моя семья. – Извини, – сказал я. – Давай о чем-нибудь повеселее. – Да нет, напротив, – возразила она. – Мне, кроме тебя, и рассказать-то больше некому. Но если тебе тяжело это слушать, я не буду. – Ну, если хочешь, расскажи... – Это такой дождь, когда непонятно, идет он вообще или нет. В тот день такой дождь начался с утра. Облака висели серые и неподвижные, как из камня. Я лежала на больничной койке и смотрела в это небо. Только начался ноябрь. За окном росла камфара. Большое дерево. Половину листьев растеряло. И сквозь ветки небо проглядывало... Ты любишь смотреть на деревья? – Да как сказать... – растерялся я. – Не то чтобы не люблю. Просто не обращал никогда внимания. Если честно, я и дуба-то от камфары не отличил бы. – А я ужасно люблю. Еще в детстве, бывало, когда делать нечего, сяду под каким-нибудь огромным деревом, спиной о ствол обопрусь – и разглядываю все эти листья, ветки... Там, во дворе больницы, тоже большая камфара росла. Я ложилась на бок и разглядывала часами эти ветки и небо. Наверно, запомнила каждую веточку наизусть. Ну, знаешь, как железнодорожные фанатики помнят все станции метро... И еще на эту камфару слетались птицы. Разные-разные. Воробьи, сороки, скворцы. И еще какие-то – не помню, как называются, очень красивые. А иногда и голуби. Все они прилетали, садились на ветки, отдыхали немного – и снова улетали куда-нибудь. Ты знаешь, что птицы боятся дождя? – Не знаю, – ответил я. – Когда вот-вот пойдет дождь, птицы с дерева исчезают. А как дождь прекратится, сразу же возвращаются, все до одной, и громко о чем-то кричат. Наверно, радуются. Но чему? Может, тому, что после дождя на землю выползают вкусные червячки. А может, птицы просто любят, когда дождь кончается... Так я научилась предсказывать погоду. Если птицы исчезли – значит, сейчас пойдет дождь. Если вдруг загалдели – дождь кончился. |