Онлайн книга «Хроники Заводной Птицы»
|
– Вы слыхали про Мияваки? – спросила она. – Нет, а что? – Они жили в том доме. Очень приличные люди. Две дочери, обе ходили в крутую частную школу. У Мияваки было несколько семейных ресторанов. – А что ж уехали? Девчонка поджала губы, словно хотела сказать: а я почем знаю? – Может, в долгах запутался. В одну ночь исчезли – будто сбежали. Наверно, год тому назад. Теперь все зарастает сорняками, кошки вот развелись. Мать все время жалуется. – Неужели так много кошек? Не выпуская изо рта сигарету, девчонка посмотрела на небо. – Причем всех видов. Некоторые линяют, попадаются одноглазые… вместо глаза какой-то комок мяса. Бр-р-р! Я кивнул. – У меня есть родственница – у нее на каждой руке по шесть пальцев. Чуть постарше меня. Рядом с мизинцем – еще один палец, маленький, как у младенца. Она так научилась его подгибать, что большинство людей ничего не замечают. А вообще она очень хорошенькая. Я снова кивнул. – Это что-то наследственное, да? Как это называется… передается с генами. Я сказал, что не очень разбираюсь в генетике. Девчонка помолчала. Я сосал карамельку и таращился на кошачью тропу. Никто не появлялся. – Вы в самом деле не хотите пить? – спросила она. – Пойду принесу колы. – Мне ничего не надо, – ответил я. Она встала с шезлонга и исчезла в тени деревьев, чуть волоча поврежденную ногу. Я поднял с травы ее журнал и полистал его. Совсем не ожидал, что он окажется журналом для мужчин, таким… ежемесячным. На развороте красовалась женщина в тонких трусиках, через которые просвечивали все ее прелести: восседала верхом на стуле в нелепой позе, широко расставив ноги. Я положил журнал на место, сложил руки на груди и снова сосредоточился на кошачьей тропе. Прошло немало времени, прежде чем девушка вернулась со стаканом колы в руках. Послеполуденная жара донимала. Долго просидев на солнце, я чувствовал, как заплывают мозги. Меньше всего мне хотелось думать. – Скажите, – сказала она, возвращаясь к прежней теме, – если бы вам нравилась девушка, а у нее оказалось шесть пальцев, что бы вы сделали? – Продал бы ее в цирк, – ответил я. – Что, серьезно? – Нет, конечно, – сказал я. – Шучу. Думаю, меня бы это не очень волновало. – Даже если бы это могло передаться вашим детям? Я немного подумал. – Нет, для меня это, правда, не важно. Что плохого в лишнем пальце? – А если бы у нее было четыре груди? Я снова задумался. – Не знаю. Четыре груди? Этот разговор может продолжаться до бесконечности. Я решил сменить тему. – Сколько тебе лет? – Шестнадцать, – ответила она. – Только что исполнилось. Перешла в повышенную школу [3] . – Давно на занятия не ходишь? – Нога еще болит, если много ходить. Потом эта ссадина у глаза. В школе все уже достали. Если узнают, что я грохнулась с мотоцикла, начнут болтать: то да се. Поэтому считается, что я «отсутствую по болезни». Можно год пропустить, ничего страшного. В следующий класс я не тороплюсь. – Понятно. – Ну, так что? Вы вот говорили, что женились бы на девушке с шестью пальцами, но четыре груди вам не подходит… – Я не говорил, что не подходит. Я сказал: не знаю. – Чего не знаете? – Не знаю… мне трудно такое представить. – А с шестью пальцами можете представить? – Конечно. Думаю, да. – Какая разница? Шесть пальцев или четыре груди? Я подумал еще немного, но вразумительного ответа не нашел. – Я задаю слишком много вопросов? – А что, тебе такое говорят? – Случается. Я снова стал смотреть на кошачью тропу. Какого черта я здесь делаю? За все время не показалось ни одной кошки. Не отнимая от груди рук, я на полминуты закрыл глаза. Я истекал потом. Все тело обливали солнечные лучи, наполненные необыкновенной тяжестью. Кусочки льда в стакане девчонки при каждом ее движении позвякивали, как колокольчик на шее коровы. – Можете поспать, если хотите, – прошептала она. – Как только кот появится, я вас разбужу. Не открывая глаз, я кивнул. Воздух был неподвижен, вокруг стояла полная тишина. Голубь уже улетел куда-то за тридевять земель. Я раздумывал о женщине, что позвонила мне. Неужели мы знакомы? Ее голос и манера говорить даже отдаленно никого не напоминают. Но меня она точно знает. Мне казалось, что я вижу перед собой сцену, написанную де Кирико: длинная тень женской фигуры тянется ко мне через пустую улицу, а сама женщина задвинута далеко за пределы моего сознания. У моего уха, не смолкая, тренькал колокольчик. – Вы спите? – спросила девчонка; ее голос звучал еле-еле: я даже не был уверен, действительно ли слышу его. – Нет, не сплю, – ответил я. – Можно мне поближе? Мне… легче говорить тихо. – Не возражаю, – сказал я, по-прежнему не открывая глаз. Она двигала свой шезлонг, пока тот сухо и деревянно не стукнулся о мой. Странно, но голос девушки звучал по-разному – в зависимости от того, открыты у меня глаза или закрыты. – Можно говорить? Совсем тихонько, и вам не надо ничего отвечать. Можете даже спать. – Ладно. – Здорово, когда люди умирают. Губы девчонки были теперь совсем рядом с моим ухом, и ее слова проникали в меня вместе с теплым влажным дыханием. – Почему? – спросил я. Она прикоснулась пальцем к моим губам, будто хотела запечатать их. – Никаких вопросов, – сказала она. – И не открывайте глаза. Хорошо? Мой кивок был таким же слабым, как ее голос. Она убрала палец и дотронулась до моего запястья. – Был бы у меня скальпель. Я резанула бы здесь, чтобы заглянуть внутрь. Там… не мертвая плоть. Там что-то похожее на саму смерть. Что-то темное и мягкое, как мячик для софтбола, – из омертвевших нервов. Хочется достать его из мертвого тела, разрезать и посмотреть, что внутри. Я все время думаю, на что это похоже. Может, оно все твердое, как засохшая зубная паста в тюбике. Как вы думаете? Только не отвечайте. Снаружи мягкое, дряблое, но чем глубже, тем тверже становится. Я вскрою кожу и вытащу эту дряблую штуковину, скальпелем и какой-нибудь лопаточкой полезу внутрь – чем дальше, тем больше твердеет эта слизь, – пока не доберусь до крошечной сердцевины. Она такая крошечная, как малюсенький шарик от подшипника, и очень твердая. Вам так не кажется? |