Онлайн книга «Предложение, от которого не отказываются…»
|
— А в ночь его смерти она дежурила? Алла уже спрашивала об этом Князева. На все вопросы она получила от него исчерпывающие ответы. Это говорило о том, что зав провел работу в своем отделении в первые сутки после случившегося, выясняя обстоятельства происшедшего. Все ли он ей рассказал? Это еще предстояло выяснить. А вот Муратов, похоже, все это время занимался чем-то другим. — Э-э… точно не скажу, — пробормотал он неуверенно. — Вам нужно с Князевым поговорить. Позвать его? — Не стоит отрывать человека от работы, мы ведь с вами еще не закончили, — улыбнулась Алла. — А мы не закончили? — Муратов выглядел озадаченным. — Буквально еще пара вопросов. * * * Мономах вдавил окурок в пепельницу и выдохнул остатки дыма из легких в теплый вечерний воздух улицы. Рука сама потянулась к пачке, спрятанной под ворохом бумаг в столе. Он намеренно положил ее подальше с глаз, но сегодня ему просто необходимо было «отравиться». И, похоже, никотина недостаточно. Подойдя к шкафу, Мономах достал початую бутылку коньяка. Он не любил выпивать один, однако повод налицо, поэтому он выдул невидимую глазу пыль из пузатого бокала, стоящего тут же, на полке, и едва успел плеснуть на донышко янтарной жидкости, как в дверь просунулась голова. Стука Мономах не слышал, а голова с тщательно уложенной густой шевелюрой принадлежала его приятелю, патологоанатому Ивану Гурнову. — Привет! — поздоровался он и, не дожидаясь приглашения, вошел и плюхнулся в потертое местами кресло из зеленого кожзама. Хотя, пожалуй, «плюхнулся» — не совсем правильное слово: высокий, тощий Гурнов сложил свои кости на сиденье, как марионетка, когда натянутые ниточки, за которые кукловод дергает ее во время представления, внезапно ослабевают. — Ну привет, — вяло ответил хозяин кабинета. — Каким ветром? — Фи, как невежливо! — скривился патолог. — Квасишь в одиночестве, и даже мысли не возникло пригласить друга! — Будешь? — Армянский? Конечно, буду! Мономах достал второй бокал. — Ты по делу или потрепаться? — И то и другое. Слыхал, какой беспредел творится? — То есть? — Меня отстранили от вскрытия Гальперина, прикинь! — Гурнов сделал глоток из бокала. На его некрасивом костлявом лице появилось блаженное выражение. — Отличное пойло, жаль, мои пациенты не дарят мне такого! — Твои пациенты вряд ли способны испытывать чувство благодарности, — хмыкнул Мономах. — А зря, между прочим, — обиделся Гурнов. — Я с ними нежен и внимателен, как с собственными детьми! Ты в курсе, почему мне не позволили провести аутопсию? — Похоже, подозревают неестественную смерть. — Кому понадобилось убивать больного терминальной стадией рака? — Тело забрали? — Забрали. И мужики, которые за ним приехали, вели себя, как гунны в захваченном селении! Ходят слухи, к тебе следовательша приходила? Мономах молча кивнул и прикончил содержимое бокала. — Ну и что она говорит? — Ты всерьез полагаешь, что она стала бы со мной обсуждать версии? — Но как-то же она должна была объяснить свое появление! — У меня создалось впечатление, что она и сама не знает, зачем ее к нам отправили… С другой стороны, может, и врет. — Но тебя же не это беспокоит, верно? — нахмурился Гурнов. — Что еще случилось? — У меня два пациента умерли, один за другим — тебе мало? — И все-таки? — Моя медсестра пропала, — после паузы ответил со вздохом Мономах. — Та, что дежурила в ночь смерти Гальперина. — Что значит — пропала, ты ей звонил? — А то! — И? — Она снимает комнату с подружкой, подружка — ни сном ни духом. — Да ладно! Закатилась куда-нибудь с кавалером и приятно проводит время. — Ушла со смены раньше времени, оставив сумочку с документами, деньгами и прочими женскими причиндалами. — А вот это действительно странно, — покачал головой Гурнов. — Она местная? — Из Калининграда. Парень ее, из наших ординаторов, тоже не знает, куда она могла подеваться. — Ну тогда, насколько я понимаю, родители должны в розыск подавать. Сколько ее нет уже? — Полтора дня. — Маловато для взрослой девицы! Хотя, я слышал, сейчас можно и сразу подавать, трое суток ждать не обязательно. — Думаешь, все серьезно? — Ты сам так думаешь, — пожал плечами Гурнов. — Слушай, а о Суворовой ничего не говорят? — неожиданно сменил тему патолог. — А что о ней могут говорить? — удивился Мономах. — Родственники, часом, не объявлялись? — Да нет, а что такое? — Ничего, я так… — Темнишь, Гурнов? — Да просто жалко старушку, никого-то у нее нету… Я вот все думаю, не дай бог так помереть, чтоб ни одна живая душа не вздрогнула! — Жениться тебе надо. — Я уже четыре раза пробовал — не греет. — Значит, не те бабы были, неправильные. — Ой, а сам-то — че не женисси? — Я тоже пробовал. — Так то когда было! — развел длинными, тощими, как канаты, руками Гурнов. — Неужели за двадцать с лишком лет ни одной правильной бабенки не нашлось? — Как видишь. — Ну у тебя хоть сын есть, — вздохнул патологоанатом. — А я вот, понимаешь, как перст… Мономах взял бутылку и, подойдя к месту, где сидел приятель, снова наполнил его опустевший бокал. * * * — И что это значит? — вопросила Алла, теребя в руках заключение патологоанатома. — Как мне это квалифицировать? — Да черт его знает, как! — Это что, убийство? — Не могу сказать. Но судя по тому, что эвтаназия у нас законом не разрешена… — Эвтаназия, вы сказали? — «Легкая смерть» в перево… — Я в курсе, что такое эвтаназия, — перебила Алла. — С чего такой вывод? — Исходя из состава химических веществ, обнаруженных во внутренних органах и тканях покойного. — Он же раковый больной, в нем, наверное, целая аптека! — А вот и нет. Во всяком случае, я просмотрел его карту и выписку из больницы, подготовленную лечащим врачом: в них отсутствуют данные препараты. — То есть такие Гальперину не назначали? — Точно. И не могли назначить! — А поконкретнее можно? Только своими словами, потому как я — сами понимаете. |