Книга Конь Рыжий, страница 180 – Алексей Черкасов, Полина Москвитина

– Господин Черненко! – оборвал поручик Брахачек. – Вы прикомандированы к первой маршевой роте Восьмой Чехословацкий стрелковый Силезский полк не затем, чтоб давать нам указаний! Вы понятой, как этот мужик. Подписал протокол обыск? Вы можете быть свободен.

Прапорщик Черненко отважился напомнить:

– Я представитель правительственных вооруженных сил, господин поручик, а не понятой.

– Понимаю! – злорадно усмехнулся поручик Брахачек. – Вы требует Грушенька, Миханошин, чтоб… как это? Заметаль следы провал ваша контрразведка! Вы видел документ вашей контрразведки, захваченный у господина Машевски, который вы арестоваль сегодня в типографии? Очень понятно! Вам мы должен передать этих большевиков, и вы будете умывать руки? Делать приятный лицо при скверный портер?! О нет! Завтра господин Машевский будет взят мой эшелон.

– Я вас не понимаю, господин поручик!

– А я вас глубоко понималь! Завтра мы будем разговор иметь с управляющий губерни. Вы можете идти! Прошу! – И поручик Брахачек указал рукою на дверь.

Прапорщик Черненко вышел.

Поручик Брахачек что-то сказал стрелкам, и те стали выносить оружие, мужик в суконной поддевке помогал им. Прасковья раза два взглянула на Миханошина. Он сидел на стуле спиною к печи и не оглянулся на нее. Молчал.

Когда все оружие и боеприпасы вынесли, поручик сам завернул в хозяйскую клеенку со стола бумаги, изъятые при обыске, вытряхнул из брезентовой сумки с красным крестом медикаменты: камфору в ампулах, нашатырный спирт в бутылочках, скипидар, бинты, пачку горчичников, шприц для внутренних инъекций и… две запасные обоймы к кольту! Оглянулся на Прасковью – она все так же стояла в углу возле филенчатой двери в горницу, а рядом с нею стрелок с карабином, мордастый, низенький, в короткой шинели и ботинках с обмотками.

– Подойдите сюда! – позвал Прасковью поручик, указал на медикаменты на голой столешне: – Вы доктор? Или это маскарад?

– Я фельдшерица.

– Так. – Поручик покрутил в пальцах белесый ус, пронзительно разглядывая арестованную. – Ваше лицо, барышня, очень запоминать можно. Я вас сразу узналь. Как по-русски? – И ткнул пальцами на оспинки, редко раскиданные по лицу Прасковьи. – А, оспа! Понималь. Глаза – синий, коса – русый. Коса нету? Ха-ха! Вас и без коса сразу опознать можно. Вы есть крупный телосложений, мадемуазель-мадам Машевски. О да! Мощный. Я уважаю мощный. Хозяйка, прошу! – подозвал хозяйку в черном платье. – Вы узналь эту женщину? Глядеть в лицо!

Перепуганная хозяйка, прижимая руки к груди, посмотрела на Прасковью.

– Впервой вижу. Не была у нас. Ни разу не была.

– У вас есть ребенка?

– Ребенка? Нет, нет. Мы бездетны.

– Вы потому рисковал – бездетны?

Хозяйка не поняла.

– Я спрашиваю: вы потому рисковал – укрывал ваш муж, Миханошин и оружие, что вы бездетны? Не боитесь смерти? Спрашиваю: где проживает барышня? Вы знаете ее! Называйте адрес – я оставлю вас. Жить будете ваш дом. Не называйте – вы будете арестован.

– Господи! Господи! – тряслась с испугу хозяйка. – Што я могу сказать, если впервой вижу ее! Впервой вижу! Не из городских она. Приезжая, кажись.

– Та-ак!

Поручик подумал, покрутил усик и тогда подозвал к столу понятого в суконном армяке.

– Э? Господин Цирка?

– Циркин, господин поручик, – уточнил мужик, которого Прасковья ни разу не встречала. – Циркин. По имени-отчеству – Андрей Митрофанович.

– Вы этот барышня знаете?

– Никак нет, господин поручик. Как я установил наблюдение за домом Миханошина, барышни ни разу не видел. Ни я, ни супруга моя, а так и тесть, Иван Никитич, который проживает в моей семье и писал вам донесение на бандита Машевского.

– Когда вы установили наблюденье?

– Дак месяц тому аль чуток больше. Как показалось тестю, значит. Одно окно из нашего дома к ним в ограду выходит. Да вот Миханошин нужник поставил насупротив мово окна в огороде, и для видимости закрылись ворота и крыльцо. Дык мы через забор подглядывали в щели между плахами. Особливо тесть мой, Иван Никитич, глаз с них не спускал.

– В городе барышня не встречал?

– Вроде где-то видел, а не в памяти. Ах ты, господи! Ну никак не припомню.

– Если вспомните барышня, – перебил поручик, – вы получите полный награда: мешок риса и тысяча рублей деньги. Не вспомните – один мешок чечевицы, без деньги.

Лунообразное лицо Андрея Митрофановича с хищным вывертом ноздрей покрылось испариной – до того он тужился вспомнить, где видел рослую, синеглазую и стриженую барышню. Ведь тысяча рублей проплывает мимо бритого рыла Андрея Митрофановича! Шутка ли! Да он за тысячу рублей продаст с потрохами не то что соседа, но и собственную супругу с тестем Иваном Никитичем в придачу! Ай, ай! Вот беда-то! Обещали же – тысячу рублей и мешок рису за одного соседа, а нежданно накрыли еще склад с оружием и боеприпасами. А тут, пожалуйста, припожаловала еще одна проклятущая подпольщица! Думал, награду увеличат. Так нет же. Наоборот, уменьшают. Ай, ай, беда!..

– Вспоминай, вспоминай, господин Цирка! – подталкивал поручик Брахачек. – Вы есть патриот. Для такой люди, как вы, мы не жалейт деньги. Очень важно знать адрес барышня! Понималь?

– Как же! Как же! – поддакивал господин Циркин. – Я вить скоко следил за этим домом. Душа с телом расставалась от страха, истинный бог. – Он вдруг хлопнул себя по лысине. – Вспомнил, господин поручик! Видел я эту стерву в июне месяце возле моей мясной лавки на базаре, подошла она к одному господину, а с нею была ишшо большевичка по фамилии Лебедева, которую в июле убили казаки. Из самой головки совдеповцев! Ну и вот эта тварь вдруг схватила револьвер и наставила на одного господина: «Вы арестованы», – говорит. И та Лебедева тоже с револьвером. Ну, повели человека. А хто он был – того не знаю.

– Хорошо! – похвалил поручик Брахачек. – Вы есть патриот.

– От всей души. От всей души, – устилался господин Циркин.

У Прасковьи задымились глаза от ненависти к мерзавцу, она готова была вцепиться ногтями в его свиные, заплывшие жиром глазки, чтоб он никогда уже не подглядывал через щели заборов, не видел ни солнца, ни неба, провокатор и доносчик, выродок рода русских людей.

И, словно почуяв недоброе, Андрей Митрофанович отошел к поручику Брахачеку, чтоб в случае чего тот защитил бы его лоснящуюся от жира и пота харю. Толстое пузо Андрея Митрофановича раздувалось – до того он тяжело переводил дух, и суконная, замусоленная мясом поддевка то поднималась вверх, то опадала, как шкура на утробе ожиревшей, неудойной коровы.

– В наш эшелон есть одиннадцатый вагон. Мы там будем хорошо спрашивать! Стрелок! Помогайте одеваться! – И поручик сказал по-чешски, чтоб солдаты помогли одеться арестованным Миханошину и Прасковье.

Господин Циркин угодливо подсказал: