Онлайн книга «Конь Рыжий»
|
– В Красноярске прошла все науки. – В гимназии? – В заведении и в домах миллионщиков. – А! – кивнул Ной. Он, конечно, понял, в каких заведениях побывала пулеметчица Дуня, слышал, что батальонщицы охотно обслуживали женскими любезностями господ офицеров, но для Ноя это было отвратно, и он не стал дальше расспрашивать. – А у вас какое военное звание? – Председатель полкового комитета. А как войсковое – хорунжий. – Большевик? – Никак нет! – Что же вы за большевиков поднялись? Или они вас купили? – Мы не продажны, – весомо ответил Ной. – А поднялись пошто? Чтоб малой кровью сохранить большую кровь. – Не понимаю! – Да ведь если бы наш полк с артбригадой и ваш батальон прорвались в Петроград – большая бы лилась кровь. А там и без того люди изголодались, легко ли им? Из таких соображений. – Боженька! Да ведь вы спасли большевиков! Наше командование рассчитало удар. В Петрограде нас поджидали два полка. Если бы еще ваш полк… – Не можно то! – решительно отверг Ной. – Кабы Временное правительство было не буржуйским – миллионщиков разных, тогда бы в Петрограде не произошло в октябре восстания. А к чему теперь свергать большевиков, ежели они от большинства власть взяли? И, помолчав, еще раз напомнил: – Из этих соображений. Дуня призадумалась. Куда же ее занесло? С кем она? С теми, кто ее мучил и покупал в заведении за трешку или красненькую? Бывало, «катеринки» перепадали, но от кого? И какой ценою!.. – Все так запутано, запутано! – бормотала Дуня, настороженно взглядывая на рыжего Ноя. – Бывал и я в Белой Елани, – вспомнил Ной, – на полевых учениях. И дом Юскова помню. На середине улицы, кажись, большущий, на каменном фундаменте. – На углу переулка? Наш. – Богатый. – Будь он проклят! – Вот те и на! – ахнул Ной. – Как можно проклинать родительский дом? – Нет у меня родительского дома. Нету! Есть дом душегуба-отца! Ох, как я их всех ненавижу! И цыгана-папашу, и дядей с тетками, и всех, всех! – Господи прости! – И Господа – ко всем чертям! Ненавижу! Нету ни Бога, ни черта, а есть только сволочи, сволочи всякие! Ной еле промигался. Вот так землячка-миллионщица! С чего в ней лютость к людям и к Господу Богу даже? Но не стал спрашивать, вдруг вспомнив слова, которые он вычитал в Апокалипсисе перед боем: «И ЕСЛИ СЛУЧИТСЯ НАЙТИ ЕЕ, ТО ИСТИННО ГОВОРЮ ВАМ: ОН РАДУЕТСЯ О НЕЙ БОЛЬШЕ, НЕЖЕЛИ О ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТИ НЕЗАБЛУДИВШИХСЯ». А разве можно сыскать БОЛЕЕ ЗАБЛУДИВШУЮСЯ, ЧЕМ ВОТ ЭТА ПОТЕРЯННАЯ и жалкая Дуня Юскова? Неужели она, эта заполошная Дуня, должна для него стать дороже девяноста девяти незаблудившихся? – Что на меня так смотрите? – спросила Дуня. – Отчего в тебе экое озлобление к людям? – Вот еще! Меня таскали-таскали, топтали-топтали, и я бы еще любила мучителей своих? – Не все же таскали тебя и топтали. Ужли не встречала добрых людей? – Не встречала таких! – зло ответила Дуня, боком привалившись на спинку кровати. – Вот хотя бы вы! Заверили нашу командиршу батальона, что полк восстанет, и – полк не восстал! – Не давал такого заверенья! Это ваша командирша сочинила. А если помнишь, я молчал да слушал. И все тут. А потом Бологову от всего комитета заявили: полк не восстанет. А тебе скажу так, Дуня: отдыхивайся. Не на одних похоронах, поминках и мытарстве жизнь стоит. Бог даст, проглянет и твое солнышко. А так пропадешь ни за грош, ни за копейку. Пришел ординарец Санька – усы черные, завинченные вверх, чернущий чуб, шельмоватые глаза, губастый, подобранный, узел картошки притащил и в карманах белой бекеши – консервные банки. Куча новостей к тому же. – Седне нажрутся казаки конины от пуза. Тащут по казармам, кому сколь угодно. По полконю, ей-бо! Может, и нам взять? – Бери, да вари на улице. – А чаво? Чище коня животного нету. – Потому и жрать нельзя его. – Ох и было в штабе! – перескочил Санька, посмотрев на Дуню. – Карпова с артбригадой спешно направили в Псков. Всех ваших батальонщиц матросы допросили. Всех бы пустили в расход, если бы не подъехал Подвойский. Увезут остатных в Петроград. Одна писарша, штабистка ихняя, хлипкая такая, на допросе выдала, какой сговор имела командирша Леонова с другими полками, и самых злющих из пулеметчиц назвала. По матросам в Суйде строчила будто отчаянная георгиевка Евдокия Юскова. – Не я! Не я! – вскрикнула Дуня. – Юлия Михайловна сама вела огонь. Санька оглянулся: – Эвва! Юлия Михайловна?! – Она всех в кулаке держала. Вы же ее знаете!.. С красными комиссарами была красная, в Смольный не раз ездила. Санька переглянулся с Ноем, сказал вполголоса: – Ищут ее. Сам комиссар Свиридов и наши казачьи командиры. Гляди, Ной Васильевич, как бы греха не было. Ной предупредил: – Ты вот что, Александра, что она батальонщица – никому ни слова. Тем паче – Бушлатной Революции, комиссару, стал быть. Из Петрограда, мол. Землячка наша, слышь? Был в Белой Елани на полевых учениях? Ну вот. Из Белой Елани. Звать Дуней… – И к Дуне: – По отчеству как? – Елизаровна, – ответила Дуня и тут же поправилась: – В документах Ивановной записана. Не хотела носить отчества папаши. Ной понимающе кивнул: – Ивановна. Слышал, Александра? Не она была командиршей, которая ходила в двух шкурах, сверху натянула красную, а под красной – бело-серая, гадючья. – А мне што? – хлопал глазами Санька, разумея слова командира на свой лад: «Язви те, втезенился, знать-то. Четыре года воевал – коленей не замарал, а тут приспел. А меня штырит за баб». Ной догадался, что на уме у Саньки: – Не вихляй глазами – нутро вижу. О чем думаешь – выкинь из башки. – А про што думаю? – Про мою шашку, потому как она не ржавая. Санька на дюйм стал ниже ростом, посутулился. – Евдокии отдам свою кровать, нам хватит одной. Перемнемся. – Еще поставить можно. – Ни к чему. Под боком сподобнее котелок поганый держать. Санька уразумел, о чем речь! Ох уж до чего настырный, дьявол! – Смыслишь? – Не бестолочь. – Ладно. Теперь ступай, коней давно пора обиходить. А я загляну в штаб: какие разговоры, про что? Где Подвойский? – Должно, уехал обратно в Петроград. Бушлатная Революция увел его на вокзал. А вечером, Сазонов грит, митинг будет. |