Книга Запад в огне, страница 14 – Евгений Сухов

Гибкие, чувственные губы девушки изрыгнули проклятие:

— Сдохни, собака!

Громыхнул выстрел. Сержант дернулся и неуклюже завалился на бок. Девушка приставила к своему виску пистолет. Какой-то момент она стояла неподвижно, невольно заворожив своей решимостью даже повидавших немало на своем веку бойцов, а потом закрыла глаза. Романцев понимал, что в следующее мгновение прозвучит выстрел, и пружинисто прыгнул, ударив в падении рукой по ее запястью. Громыхнуло будто бы с неба, чувствительно ударив по барабанным перепонкам. Пуля прошла совсем близко от ее головы, содрав у самого уха кожу с клоком волос. Упав, девушка застонала, прижав руками кровоточащую рану.

Красноармейцы оцепенело наблюдали за происходящим. Почувствовав ослабевшую хватку, бандеровец вырвался, сдернул с плеч бойца автомат и пальнул короткую очередь в Романцева, ловко перепрыгнул через поваленный ствол и кувырком закатился в кусты боярышника, тотчас распрямившиеся за ним плотной стеной. Уже из глубины зарослей прозвучала следующая очередь, такая же короткая, заставив бойцов плотнее вжаться в землю.

Тимофей почувствовал, как «кровь» срезанной очередью клубники брызнула ему в лицо, залепила губы. Запоздало затрещали в ответ автоматы, пытаясь нащупать невидимую цель. Первым опомнился старший лейтенант, бросившийся за беглецом в погоню, но тут же присел, напуганный выстрелом. Пуля ударилась в сосну точно над его макушкой. Ствол отозвался глухим звуком, и сбитая хвоя, разлетевшись по сторонам, колюче затерялась среди лютиков.

Романцев тотчас определил местоположение стрелявшего. Оно находилось немного левее кустарника, там, где тянулись в зенит две отдельно стоящие сосны. Затаив дыхание, он прицелился и дважды нажал на курок «ТТ». Гулкие выстрелы оборвали звонкое пение лазоревки, а потом вдруг послышался треск сучьев, какой бывает только при падении обездвиженного тела.

Держа пистолет наготове, Тимофей осторожно поднялся и строго приказал подошедшему бойцу:

— Охраняй ее, чтобы не сбежала!

— Да куда она теперь…

— Головой за нее отвечаешь!

— Есть, товарищ капитан! — отчеканил красноармеец.

В трех шагах от них постанывал сержант. На правой стороне через светло-зеленое сукно гимнастерки просачивалась кровь; расплываясь все больше, ею уже пропитался нагрудный карман.

— У меня там партбилет, — простонал он, чуток приподнимаясь. — Не замарать бы…

— Лежи и не шевелись! — приказал капитан. И, расстегнув гимнастерку, ловко перебинтовал кровоточащую грудь. — Ты потерпи малость. Рана не смертельная, еще на свадьбе твоей погуляем.

На лице Ерошина запечатлелась болезненная гримаса.

— Не надо никакой свадьбы, товарищ капитан, — прошептал он.

— Отчего так? — невольно удивился Тимофей.

— Да женат я, товарищ капитан… У меня ведь двое мальцов растут, — зашелся в недобром кашле сержант, сплевывая на гимнастерку сгустки крови.

— Не переживай, война скоро закончится, так что к пацанам своим вернешься.

— Боюсь, что война для меня того… совсем закончилась… Вот только не думал я, что таким образом… А я ведь и не повоевал толком, четыре недели назад, как призвался. За брательника старшего хотел отомстить. Убили его под Смоленском… А оно вот как обернулось.

— Потерпи, браток, доставим в госпиталь, а там тебя подлечат. Вы двое — ко мне! — подозвал Тимофей двух крепких красноармейцев. — Обратную дорогу найдете?

— Так точно, товарищ капитан!

— Сделайте носилки и давайте к дороге! Там поймаете машину и сразу в госпиталь сержанта! Все ясно?

— Так точно, товарищ капитан!

Прижав пистолет к корпусу, Романцев пошел через колючие густые кусты, пригибаясь над гибкими ветками, прямо к сосновому островку, посередине которого вокруг убитого бандеровца стояли бойцы. Один из них перевернул его на спину, вывернул карманы. Ничего!

— Как это вы его метко, товарищ капитан. Два раза пальнули, одна пуля в лоб, а другая в шею. Оба выстрела смертельные. Может, секрет раскроете, как так удалось? — со скрытым восхищением произнес Григоренко.

— Как-нибудь потом. Обыскали?

— Так точно!

— Нашли что-нибудь?

— Документов при нем нет.

— А хлопчик-то резвый попался. Тренирован. Наверняка фрицы обучали в каком-нибудь диверсионном лагере. Реакция у него мгновенная, быстро соображает… Давайте, подняли его и понесли.

Бойцы подхватили убитого за руки и за ноги и понесли на тропу.

— А хуторок этот отсюда далеко? — спросил Тимофей у старшего лейтенанта.

— Сразу за соснами небольшая сопушка проглядывает, — ответил Григоренко. — Вот заберемся на нее, и с макушки можно увидеть. Только боюсь, если там кто и был, то все уже разбежались. Такую пальбу устроили! Выстрелы отсюда далеко слышны.

— А может, и внимание не обратили, сейчас всюду стреляют. Давайте посмотрим, что там.

Цепляя носками сапог разросшиеся ромашки, Тимофей преодолел крутой склон сопки и увидел в небольшой долине, стиснутой с обеих сторон невысокими холмами, несколько белоснежных хат, покрытых посеревшей соломой.

— Это которая из них? — спросил он у подошедшего старшего лейтенанта.

— А та, у которой стены расписаны, — показал Григоренко на дом, возвышавшийся на самом гребне.

— Понятно…

Хозяйство на хуторе было крепкое, с большим двором, в центре которого конюшня и длинный амбар. Еще какие-то постройки, утопавшие в разросшихся кустах ежевики. Строения опоясывал крепкий плетень из грубого горбыля, круто сбегавший к самому подножию, подле которого, огибая возвышенность, петляла проселочная дорога. Стены дома были разрисованы цветами и замысловатыми узорами, напоминая нарядным цветом окружавшие луга. Изящно. Красиво. Причудливо. Было видно, что расписывал хату большой мастер, вложив в творение всю душу.

Тимофею не однажды приходилось бывать в украинских хатах. Они кардинально отличались от изб-пятистенок. Русские избы строились в двенадцать венцов, зачастую из толстых бревен, где имелась клеть с подклетом да еще пара жилых помещений. Кровли всегда богатые — двух-, а то четырехскатные. Для избы и бани всегда выбиралось лучшее дерево, и плотникам приходилось протопать немало верст по лесу, прежде чем отыскать нужную сосну. Зато дом получался всегда ладный: в жару прохладен, в холод хорошо держал тепло.

Украинские мазанки возводились иначе. С лесом здесь небогато, а потому нередко использовали минимум дерева, заменяя его сплетенными ветками, кирпичом-сырцом, а уж если повезет, так из половины бревна. Затем стены щедро обмазывали глиной, белили известью. Странное дело, но такие строения держались крепко, выдерживали стужу и ветер, правда, требовали куда большего ухода, чем русская изба-пятистенка.

Дом с расписанными стенами в сравнении с другими хатами, стоявшими по соседству, представлялся едва ли не дворцом. Еще несколько бревен, видно, для каких-то хозяйственных нужд, лежало подле плетня.