Книга Ниоле: Обнаженная натура, страница 14 – Людмила Белякова

Любовницей Ниоле была неопытной — так, вероятно, пара школьно-студенческих романов. Но инстинкт и желание восполняли этот пробел. Перешагнув определенную границу, она предавалась любви полностью, отвечала на его ласки охотно, не сдерживаясь, что-то шептала, хотя Сергей не мог расслышать, что — из-за собственного шумного дыхания.

«Она совсем моя, моя!» — гадко-самолюбиво клевало его в самое сердце мужское тщеславие, и от этого он совсем лишался рассудка, желая только одного — никогда ее не отпускать.

Но что прекрасно в плотской любви, так это то, что, не в пример другим вечным ценностям, кончается лучше, чем начинается. Сергей, щедро отдав Ниоле лучшее, что у него имелось на тот момент, прижал ее сильнее, чем следовало, и она жалобно хныкнула:

— Сережа, ты меня задушишь…

— Никогда, — прохрипел он, ослабляя объятия.

Он вытер лихорадочный пот углом одеяла и чуть отстранился, пытаясь разглядеть выражение ее лица — как он себя проявил?..

— Отпусти меня, а? — попросила Ниоле.

— Погоди, ну, пожалуйста! Еще пять минут, а потом можешь хоть съесть меня, как паучиха.

— Я не похожа на паучиху, — полуобиделась Ниоле.

— Да, совсем не похожа, поэтому я и надеюсь выжить. А?

— Ну ладно… Только не надо меня… так сильно…

— Все будет, как ты хочешь…

Потом они отдыхали лежа, обнявшись. Кажется, Сергей даже задремал, но очнулся, когда Ниоле начала выбираться из одеяльного кокона.

— Хочешь уйти? — безнадежно спросил он.

— Да, пора. А то дома начнут беспокоиться. Ванна тут есть?

— Погоди, я там включу и крикну тебе.

Было без двадцати одиннадцать.

«Да, ловко мы это проделали», — как о чужих людях, подумал Сергей о них с Ниоле.

Она промелькнула в ванную, накрывшись одеялом и с комком одежды в руках. На него даже не взглянула. Сергей, какой-то разомлевший, чуть злой и приятно усталый, поставил чайник и стал ждать ее возвращения.

— Ты обещал меня проводить, — бесцветно сказала она, появляясь в дверях кухни.

— Чаю-то выпей на дорожку.

Она наконец поглядела ему в глаза:

— Нам не надо было этого делать.

Сергей встал, подошел и попытался ее обнять. Она сделала предупреждающий жест — не надо! Сергей опустил руки.

— Ну почему же, ласточка! Что плохого мы сделали? Кого мы обидели?

— Ну, так… — пожала она плечами.

— Я от тебя в восторге…

Она досадливо покачала головой.

— Ниоле, милая, как только мы закончим этот альбом — сейчас я просто не могу думать о чем-то серьезном, — я приеду к твоим родителям во фраке и белом жилете и буду просить у них твоей руки.

Она кинула на него взгляд, означавший: это ты из вежливости? Ну, спасибо!

— Если ты, конечно, не погнушаешься малоизвестным художником с неустойчивым доходом.

— Вот уж что меня не интересует в людях, так это их доход! — фыркнула она.

— Ну ты же бизнесвумен. Это было бы естественно.

— Но не… в этом случае.

Сергей подумал, что нежный, в меру глубокий поцелуй — это как раз то, что нужно. И опять угадал.

— Ох, как же мне с тобой хорошо, — пробормотал он, прижимая ее к себе.

— Фотки мне завтра перешлешь? — спросила она, легонько царапая его ноготком по плечу.

— Я и сам могу заехать.

— Заезжай…

Наверное, это была первая мартовская ночь, когда в преддверии равноденствия вечером не замерзли лужи. На небе, у горизонта, там, где его не закрывали каменные джунгли, еще виднелась светлая полоска, чуть зеленоватая. Воздух, даже подпорченный выхлопами тысяч автомобилей, был округлым от весеннего томления, влажно-кучевым и многообещающим.

— Ты меня только до метро проводи, ладно?

— Ну нет, поздно одной гулять. Я тебя до дверей сопровожу.

— Не надо. Мне пять минут от метро и по светлой улице. Правда.

— Ну, смотри… Позвони на мобильный, как придешь.

Они расстались на «Кольцевой». Сергей, еще не доехав к себе, получил эсэмэску: «Я дома. Целую. Ниоле».

Спал он в эту ночь хорошо, не как после обычной съемки. Но и во сне он смутно и томительно переживал события предыдущего вечера, беззащитную Ниолину плоть, заполнявшую его пригоршни, прижимавшийся к нему животик, влажные, горячие руки, беспорядочно скользившие по его груди и спине. Рано утром, не открывая глаз, Сергей стал размышлять о том, как ему строить отношения с рыжей пиарщицей.

Да, он был многогрешен в одноразовых сексуальных приключениях с девчонками-манекенками. Не то чтобы он не принимал всерьез эти поспешные соития в неприспособленных помещениях. Он их вообще никак не принимал — как и они сами. Доставили друг другу чуточку удовольствия, потренировались и разбежались. Они держали его про запас на тот случай, когда надо будет срочно дополнить свои портфолио, или для того, чтобы он вспомнил о них, когда будет хороший заказ. Да ради бога! Он никогда никого ни к чему не принуждал, ничего не обещал и никого не обманывал. Никогда не признавался в пламенных чувствах, чтобы получить приглашение поехать к девушке домой. И поэтому у него с ними, коллегами по цеху, были прекрасные — деловые — отношения.

А Ниоле? Вот ею он хочет завладеть целиком. Что-то говорило ему, что заполучить ее в качестве обнаженной натурщицы будет даже сложнее, чем распластать по синтетическому тигру. Там-то хоть удовольствие было обоюдным… Но почему бы и ей не получать удовольствие, позируя своему любовнику?

Сергей обнаружил, что он уже встал, привел себя в порядок, только что галстук не завязал. Надо было проглядеть вчерашние фото. Не только же совращением деловых партнеров он вчера занимался…

Фотографии девочек получились хоть и стандартные, но вполне отвечающие рекламным целям. Ниоле в свете камина была едва узнаваема, света, конечно, не хватало, но настроение в этих снимках было этакое мрачновато-обреченное.

«Ей понравится. Вот и еще один шажочек к тому, чтобы приучить ее к мысли, что раздеться перед моей камерой ей все-таки придется».

Сергей открыл знакомый файл и стал искать, за что бы ухватиться на следующей сессии.

«Художественная нагота более терпима обществом, нежели нагота реальная. Скульптуры обнаженных персонажей открыто демонстрируются в тех местах, где ходить голышом не разрешается. Однако обычно они все-таки прикрыты минимумом одежды. Последнее было редкостью в европейском искусстве примерно до второй половины 1800-х годов. До этого любое произведение, изображающее обнаженную женщину, обычно называлось «Венера» или именем другой, наугад выбранной античной богини, дабы оправдать наготу».