Книга Что я натворила?, страница 35 – Аманда Проуз

Кэтрин посмотрела на сына.

— Я понимаю, Доминик. Это правда дерьмо.

— Нет. Мама, ты ничего не понимаешь. Ничего.

Он повернулся и вышел из комнаты. Кэтрин снова осталась наедине с полотенцем для фарфора.

В воздухе повисли слова Доминика, окружившие женщину тонкой пеленой. Ты как будто скрываешь какую-то страшную тайну, как будто знаешь то, что никто больше не знает, и эта тайна отдаляет тебя от нас…

Умница, умница Доминик. Мой умный, красивый сын. Он прав, так оно и есть.

Кэтрин попыталась сосредоточиться на чем-то другом. Ей было очень больно от того, что сказал Доминик, и особенно — от того, как он это произнес. Она стала вспоминать разговор с сыном, пытаясь найти в нем что-то хорошее. И тут в комнату вошла Лидия. Под мышкой у нее был зажат альбом для рисования.

— Что на полдник? — бросила ее дочь.

— Привет, Лидия, да, я в порядке, спасибо, все замечательно, а как у тебя дела? — улыбнулась Кэтрин.

— Что-о? — не поняла Лидия.

— Не важно. На ужин курица.

— Просто курица? Фу. Как скучно.

— На самом деле это курица в вине с приготовленными на пару стручками зеленой фасоли и спаржевой капустой.

— О, ну почему ты сразу так не сказала? Боже, мама, иногда ты бываешь такой… — начала Лидия, закатив глаза.

Кэтрин подняла руку, прервав поток откровений ее дочери, прежде чем та успела бы испортить ее и так небезупречное настроение еще больше:

— Да, да, Лиди. Похоже, я категорически не способна на то, чтобы точно описать ужин. Прости меня. Какая я странная. Вам с Домиником должно быть за меня стыдно, жизнь — дерьмо, и это все моя вина, от массового голода в Африке до войны на Ближнем Востоке, глобального потепления, нынешнего экономического кризиса, и, конечно, особенно я виновата в том, что Лука Петронатти все никак тебя на свидание не пригласит. Это все моя вина. Ты имеешь полное право винить в этом меня.

С ответом Лидия не церемонилась:

— Это на тебя климакс, что ли, так действует?

— Конечно.

— Поужинаю у себя.

Лидия метнулась в коридор и затопала вверх по лестнице. Дискуссия была окончена. Кэтрин попыталась представить себе подобный разговор с собственной матерью: сначала сделать ей замечание по поводу ее менструального цикла, а потом потребовать принести ужин в комнату. Даже представить себе не смогла — потому что никогда бы не осмелилась, ей бы даже мысль об этом в голову не могла прийти. В те годы все было по-другому.

Открыв дверцу шкафа, Кэтрин развернула банку с горошком так, чтобы та стояла «как надо». Первые несколько лет их брака Марк донимал ее постоянными напоминаниями, как что нужно делать. Оказалось, она так много всего делала неправильно. И даже не знала. Кэтрин была в блаженном неведении, что есть правильный способ намазывать мед на тост, правильный способ заваривать кофе, и все такое. К счастью, рядом был Марк, всегда готовый наставить ее на путь истинный.

Список его исправлений был длинным и пространным. Консервные банки в шкафу должны были стоять этикетками наружу, столбиками не более чем в три банки высотой; открывая банки, нужно было полностью удалять крышку — никогда, никогда не оставлять ее болтающейся на тонкой полоске металла. Когда банка опустеет, крышку нужно положить внутрь банки.

Ковер нужно пылесосить ровными линиями, каждая из которых накладывается на предыдущую, — бессистемное хождение с пылесосом по комнате каралось суровым наказанием. Имелся единственный правильный способ хранить носки (свернутыми в паре и тщательно отсортированными по цветам); единственный правильный способ ставить посуду в посудомоечную машину, складывать полотенца и галстуки, выбрасывать пакеты с мусором, чистить зубы, водить машину и ее парковать, кормить детей, причесываться и стричься, стелить постель, полировать пол, разговаривать с соседями, писать рождественские открытки, отвечать на телефонные звонки, одеваться, ходить, говорить, думать…

Даже если, входя куда-либо, Марк Брукер не произносил ни слова, о его прибытии все равно узнавали все находящиеся внутри. Этот человек не мог войти в комнату, никак себя не обозначив. Казалось, он всегда должен был объявлять о своем присутствии, словно актер какого-нибудь американского ситкома. Когда ее муж открывал дверь, Кэтрин всегда готовилась услышать аплодисменты и заранее записанный на пленку смех.

Марк подошел к жене и навис над ней.

— Добрый вечер, Кэтрин.

— Привет, Марк.

— Ты выглядишь превосходно.

Кэтрин слабо улыбнулась.

— Спасибо.

— Пахнет чем-то вкусным. Что у нас сегодня на ужин?

— Э-э-э… э-э-э… — Кэтрин замялась.

— Что?.. — несмотря на улыбку на лице Марка, его тон был недовольным.

— Курица… Курица в вине… Курица.

— Курица-в-вине-курица. Восхитительно.

Марк заключил лицо Кэтрин в свои ладони и крепко поцеловал ее в губы, а затем развернулся и ушел к себе в кабинет. Она подождала, пока за мужем захлопнулась дверь, а затем торопливо вытерла с губ все доказательства его присутствия в ее жизни.

Кэтрин поставила на стол два прибора; ее губы болели и слегка припухли от поцелуя Марка. Она вспомнила события одного из тех дней, когда они с мужем только еще встречались. Они сидели в одном из баров в лондонском Университетском колледже с несколькими однокурсниками Марка. Кто-то заговорил о работающих женщинах. Последовали анекдоты из серии прицепить жену наручниками к раковине и «Почему женщины выходят замуж в белом? — Чтобы подходил под цвет остальной бытовой техники!» Как все тогда смеялись…

Проводив Кэтрин до дома и стоя на крыльце, Марк спросил ее:

— Ты ведь будешь присматривать за домом, не так ли, милая? Будешь присматривать за домом, растить наших деток, а я буду заботиться о тебе, так что тебе не придется думать вообще больше ни о чем.

Кэтрин улыбнулась.

— Ну, Марк, конечно, я буду сидеть дома, когда у нас появятся дети, но до тех пор я точно успею поработать учителем. Не зря же я получила это образование. Думаю, из меня получится прекрасный преподаватель! Мне безумно нравится сам предмет, и я очень терпелива — в отличие от кое-кого!

— Нетерпеливый, moi ^[4]? Не я виноват в том, что большинство моих учеников — полные тупицы. Дайте мне ребят получше — эти тупее, чем цветок в горшке! — возмутился Марк.

— Ах, как там в пословице? «Плохому танцору…» Про плохих учителей, наверное, то же самое? — улыбнулась Кэтрин.

Внезапно Марк схватил ее за запястье правой руки, заставив ударить саму себя по лицу, и, расхохотавшись, вскричал:

— Да прекрати же ты себя бить, глупышка!