Онлайн книга «Моя свекровь и другие животные»
|
Расческа застряла. И сломалась. Что ж, в конце-то концов… На меня навалилась странная апатия. Я позволила возложить на голову стальной венец, на который и закрепили мой саван. Предварительно ткань сложили в несколько раз и как-то так хитро, живописными складочками, выдававшими немалый опыт в подготовке невест. Получилось даже красиво… правда, мрачная моя физия несколько красоту портила. Ксенопсихолог и Ицхари подхватили остатки шлейфа. Все-таки не то что-то у меня с подсознанием. Определенно… Торжественной процессией прошли мы по узкому корабельному коридору. Послышалось даже, что где-то далеко играл орган. Розовых лепестков вот не хватало, да… Апатия отметила этот факт и не позволила на нем сосредоточиться. Круглая капсула планетарного лифта. Стремительное падение. Я и испугаться не успела. Пустыня. И солнце, над ней встающее. Красный. Желтый. И рыжий. Все оттенки переплелись, создавая удивительнейший узор. Неправдоподобно огромный белый шар медленно выбирался из песчаной ловушки. И лиловые тени ложились пред ним праздничным ковром. И сама мысль ступить на этот ковер была святотатством. Я стояла и смотрела. Сквозь стекло. И стекло это, идеальной прозрачности, казалось мне помехой. Апатия сгорела в сине-зеленых сполохах рассвета, сменившись удивительным чувством покоя. Я закрыла глаза. Тянуло выйти. Ступить на пески. Коснуться их, убеждаясь, что они и вправду столь же тонки и мягки, как выглядят. Я, кажется, сделала шаг, но меня удержали. – Не стоит, Агния-тари, – сказал Ицхари, разрушая очарование момента, – пустыня опасна… Верю. И все-таки… Солнце, пески… как в дурном анекдоте про пляж в пятьсот километров… только местный, помнится, величиной на всю планету. Воды здесь мало. И моря в принципе не предвидится. Интересно, мой жених вообще моется или предпочитает вылизываться? А то мало ли какие здесь обычаи… Мы стояли. И стояли. И моя апатия сменялась здоровым раздражением. В конце концов, меня с другого края Вселенной приперли не для того, чтобы рассветами местными любоваться. Где, спрашивается, тот несчастный, которому холостым спокойно не жилось? Он явился, когда солнце, оторвавшись-таки от земли, поднялось на две ладони и плеснуло жаром. Не знаю, как снаружи, но в стеклянной кабине стало вдруг душно, как в духовке. Ицхари расправил полупрозрачные крылья, а ксенопсихолог надул пузырь зоба. Я бы тоже чего-нибудь расправила или надула, но природа оказалась жестока к гоминидам, а потому оставалось стоять и надеяться, что рано или поздно нас отсюда заберут. Раздражение росло вместе с температурой. Я взмокла. И туфли треклятые, которые пришлось надеть для полноты образа, вновь натирали… и вообще… – И долго нам тут… – я прищурилась. Солнечный свет был слишком ярким. – Согласно древней свадебной традиции круонцев… – проскрежетал Ицхари, которому, казалось, местная жара пришлась вполне по нраву. Тело его выпрямилось, а на хитине проступили маслянистые капельки, источавшие ментоловый прохладный аромат. – Невеста дожидается жениха… Со скалкой в руке. – …Тем самым выражая свою готовность перейти в его род. Это относительно новая традиция, которой не исполнилось и тысячи лет. Да… со старинной и традиционной скалкой в руках, которая, думаю, передавалась бы от матери к дочери вместе с напутственными словами. – Ранее мужчины меняли род… – И как долго дожидалась? – Пока тени не сократятся на треть… – Крылья переливались всеми оттенками радуги и вибрацией своей создавали иллюзию сквозняка. – И чем серьезней намерения, тем дольше длилось ожидание. Известны случаи, когда невеста стояла на вершине бархана сутки… Изрядно пополнив запас напутственных слов, надо полагать. И содержание приветственной речи вряд ли, конечно, входило в семейные легенды, но… – Ее встречает не жених, но старшие женщины рода… В этот момент на горизонте что-то мелькнуло, будто осколок стекла сверкнул. – …Которые провожают ее… Да под белы рученьки. Хотя, конечно, разумно. Все же пока доведут до жениха, первый гнев схлынет, а там, глядишь, и вовсе на нет сойдет, коль невеста отходчивой будет. – …В дом рода. Осколок сверкнул ярче и превратился в стеклянную машину. Выглядела она этакой игрушкой, гладкой со всех сторон и блестящей. Колеса отсутствовали. И крылья. И двигалось оно, чем бы ни было, плавно, будто по нити скользило. – Что это? – Гравилет, – Ицхари любезно объяснил необъяснимое. Женщины рода не спешили, а скалки, чтобы поприветствовать их должным образом, у меня не было. И к лучшему. Машина зависла над песком в полуметре от капсулы лифта, и в зеркальной ее глади отразились и струна лифта, и капсула с застрявшей в лифте мной. Отражение было хорошим. Качественным. Я увидела и вздыбившиеся волосы, и фату, что съехала набок, придав мне вид лихой и слегка придурковатый, и пот на коже… и в общем, саму себя, на редкость нелепую в сопровождении рептилоидного монстра и богомола-переростка. Не знаю, что подумали женщины рода, но выходить из гравилета они не спешили. Ждали. И мы ждали. И вот подумалось, что ожидание это есть вполне себе явственная демонстрация будущей счастливой жизни, которую устроит мне свекровь при поддержке старших женщин рода. Уж лучше б я жениха усыновила, уматерила… нет, уматерить его я еще успею, но все же… Наконец капля будто разломилась пополам, и верхняя ее часть вытянулась, образовав между гравилетом и лифтом тоннель. Он пропускал свет, но при том ослаблял его, избавляя от слепящей яркости. Пленка лифта дрогнула и лопнула, освобождая проход. И дальше что? Мне полагается бежать вприпрыжку, повизгивая от счастья, что обо мне все-таки не забыли? А ведь могли. Это просто… Уходит девушка на высокий бархан, а добрая свекровь путает даты, когда невестушку встречать надобно. И та стоит, ждет, гадает… ее ли заберут или уже обугленный скелет? – Вы вновь настроены негативно, – с упреком произнес Ицхари, и крылья его полыхнули бледной радугой. – Подобное мышление свойственно гоминидам, но, надеюсь, вы сумеете перебороть в себе… |