
Онлайн книга «Теория государства с комментариями и объяснениями»
– Я-то сказал бы, что такой человек действительно видит сон, – отвечал он. – Что же? В противность этому, почитающий нечто самым прекрасивым и могущий созерцать как самое прекрасное, так и причастное ему, и ни причастного не принимающий за самое, ни самого – за причастное, во сне ли живет или наяву? – Конечно, наяву, – сказал он. – Поэтому мысль последнего, как знающего, не правильно ли назвали бы мы знанием, а первого, как мнящего, – мнением?
– Без сомнения. – Но что, если бы тот, кому мы приписываем мнение, а не знание, рассердился на вас и усомнился в истине ваших слов, – могли ли бы мы успокоить его и понемногу убедить, скрывая то, что он не здоров? – Да, надобно бы-таки, – сказал он. – Хорошо же, смотри, что сказать ему. Не хочешь ли, спросим его, говоря так: Если он что знает, то мы не завидуем ему, напротив, с удовольствием желали бы узнать, что он знает нечто. Скажи нам вот на это: знающий знает ли что-нибудь или ничего? Отвечай мне за него ты. – Отвечаю, что знает что-нибудь, – сказал он. – Существующее или несуществующее? – Существующее, потому что несуществующее-то что-нибудь как бы и знать? – Так мы примем за верное, сколь бы часто ни рассматривалось это дело, что непременно существующее есть непременно познаваемое, а несуществующее вовсе никак не познается. – Весьма за верное. – Пускай. Но если нечто таково, что оно и есть и не есть, то его место не в средине ли между истинно существующим и тем, что никак не существует? – В средине. – А так как о существующем было у нас знание, незнание же, по необходимости, – о несуществующем, то об этом среднем не надобно ли искать также среднего между незнанием и знанием, если чему-нибудь такому случается существовать?
– Конечно. – Что же? Называем ли мы нечто мнением?
– Как не называть? – Отличную ли от знания приписываем ему силу или ту же самую? – Отличную. – Следовательно, в ином состоит мнение и в ином знание, – то и другое – по самой своей силе. – Так. – Знанию не прирождено ли, в самом деле, звать, что существующее есть? Особенно же это, мне кажется, прежде надобно исследовать. – Что? – Мы скажем, что силы суть некоторый род вещей существующих, что ими-то и мы можем, что можем, и все другое, что ни могло бы: так, например, зрение и слух принадлежат, говорю, к числу сил, если только ты понимаешь, что хочу я назвать этим родом. – Да, я понимаю, – сказал он. – Послушай же, что представляется мне касательно их. В силе не вижу я ни цвета, ни образа, ничего такого, что вижу во многом другом, и на что смотря, во мне самом определяю, что это – иное, а то опять иное. В силе я смотрю только на то, к чему она направляется и что делает, и поэтому даю имя отдельной силе; так что к тому же направляющуюся и то же производящую называю тою же, а направленную в иному и делающую иное – иною. А ты что? Как поступаешь? – Так же, – сказал он. – Ну, так сюда опять, почтеннейший, – продолжал я. – Знание – называешь ли ты его некоторой силой, или к какому относишь роду? – К роду, крепчайшему всех именно сил. – Что же? Мнение к силе ли отнесем мы, или к иному виду? – Отнюдь нет, ибо то, чем мы можем мнить, есть не иное что, как мнение. – Впрочем, немного прежде ты ведь согласился, что знание и мнение – не то же самое.
– Кто имеет ум, – сказал он, – тот как мог бы положить, что непогрешимое тожественно с погрешимым? – Хорошо, – продолжил я. – И явно, что мнение, по нашему соглашению, отлично от знания. – Отлично. – Следовательно, каждое из них по природе может нечто отличное для отличного. – Необходимо. – Знание-то, должно быть, может знать существующее, каково оно? |