Онлайн книга «Изгнание беса»
|
– Вы думаете, Милн, что у вас нет дублера? – прищурившись, спросил он. – Думаю, что нет, – спокойно ответил Милн. Он был прав. Легко заместить Спинозу: многим ли даже в то время был известен скромный шлифовальщик стекла? В крайнем случае соседи удивятся, решив, что нищий философ окончательно спятил. И очень сложно заместить полководца, который постоянно находится под прицелом тысяч внимательных глаз, чьи привычки, вкусы, наклонности изучены тщательно и до предела. Здесь мало одной внешности, внешность можно скопировать, это нетрудно. Но здесь должен быть темперамент Наполеона, и честолюбие Наполеона, и главное – грандиозный военный талант Наполеона, иначе кандидат проиграет первое же сражение и все полетит к черту. Патриарх сказал: – Незачем направлять вас в армию, Милн. Поздно. Лет тридцать назад это, возможно, имело бы какой-то смысл, но не теперь. Война проиграна. Впрочем, и тридцать лет назад тоже не имело смысла: событиями тогда вершили не полководцы, а политики и дипломаты. Милн пожал плечами: – Помойка не есть артефакт развития. Помойка есть неизбежный порок нашей цивилизации. Вы осуществите ваш Поворот истории, «великий скачок», и она возникнет на сто лет раньше – только и всего. На запястьях его краснели следы от наручников. – Ладно, – миролюбиво заметил Патриарх. – Вы, конечно, меня переспорите. Вы научились дискутировать у себя в университете. Я хочу сказать другое: с вами была девушка, Милн, подумайте о Жанне. – Он посмотрел, какая будет реакция. Реакции не было. Милн сидел по-прежнему – нога за ногу. – Мы можем отправить ее в Карантин или на фронт с эшелоном «веселых сестер». «Сестры» неплохо зарабатывают – солдаты щедры, потому что не знают, будут ли они живы завтра… Милн сухо ответил: – Разве я отказываюсь работать на вас? Я не отказываюсь. Но Жанна пойдет со мной. – Жозефиной Богарнэ? – ядовито спросил Патриарх. – Нет, Милн, Жанна останется здесь. Тогда мы будем уверены, что вы обойдетесь без самодеятельности. Обещаю вам, с ней ничего не случится. Милн немного подумал. – У меня вопрос, – сказал он. – Пожалуйста. – Что происходит с теми людьми, которых мы замещаем? Патриарх выпятил нижнюю губу: – Вы играли в бильярд, Милн? Шар бьет по шару. Мы вышибаем их дальше в прошлое. Если хотите – да! – в определенном смысле уничтожаем их! Они помолчали. – Хорошо, – наконец сказал Милн. – Но давайте быстрее. Надоело, честное слово. И не думайте, что вам удастся меня обмануть. Пока я не буду уверен, пока я не буду уверен, что все идет именно так, как надо… – Не беспокойтесь, – устало сказал Патриарх. – Получите свою Жанну. Он был разочарован. Неужели они ошиблись? Настоящий генерал Бонапарт при упоминании о Жанне просто пожал бы плечами. Что такое любовь, когда речь идет о власти и славе? – Завтра же начинайте подготовку, – приказал он. – Сегодня же, – ответил ему Милн. Обоих привезли вечером, когда остывающее светило уходило, потрескивая, в длинные темно-зеленые тучи на горизонте и багровые тени протянулись от ворот через весь казарменный двор. Чингисхан сдался сам, не выдержав жажды, и его прикончили дезертиры, а Праксителя загнали на верхотуру вокзала, под дырявую арку, у него был пистолет, он отстреливался, а когда патроны кончились, бросился с пятиметровой высоты на бетонную площадь. Милн сидел у окна и видел, как черный пикап с кровавыми, грубо намалеванными крестами въехал во двор и санитары в синих халатах выкатили из него носилки. – Скорая помощь, – сказал кто-то. Все побежали. И Милн побежал тоже. Однако в коридоре пропустил других и, прижавшись к пластиковой стене, кося по сторонам, прочел записку. Записку только что сунул раздатчик – не глядя, торопливым движением. «Встретимся в преисподней». Подписи, разумеется, не было. Он скатал крохотный замасленный шарик и проглотил его. Преисподняя! Механизм запуска был таков, что кандидат обязательно должен быть идентичен темпору. Месту своей будущей персонификации. Это возможно в двух случаях: если уходишь в повтор – в собственное прошлое, тогда совмещаешься с самим собой, идентичность полная. И второе – когда идешь по программе и замещаешь реальное историческое лицо, безусловное подобие которому достигается в результате подготовки. Вот и все. Третьего пути нет. Третий – преисподняя. Он спустился во двор и вместе со всеми подошел к тому, что глыбилось на носилках. Авиценна, немного впереди, сжимал слабые кулаки. – Зачем уродовать? – тихо твердил он. – Зачем и кому это надо? Убили бы просто… Старший санитар, закуривая, охотно объяснил: – А чтобы тебе, например, веселее было смотреть. Ты сбежишь, и с тобой будет то же самое… – Мразь. Серое мужичье, – сказал Авиценна. Между кучкой санитаров с автоматами и толпой было метра три неживого пространства. Непреодолимый барьер. – Превратили страну в Помойку, а теперь – что? Витаминами вас кормить? – спросил старший. Санитары поглядывали исподлобья. Как голодные волки. Крикни им только, прикажи – разорвут. Их набирали из фермеров, и они люто ненавидели городских за то, что земля не родит, за то, что сын в армии, за то, что пришлось бросить распаханную отцовскую ферму и перебираться в город на благотворительные подачки. Милн взял Авиценну за локоть и утянул в задний ряд: – Не связывайся. – Ладно, – сказал Авиценна. – Пойдем ужинать. Грюневальд, стоявший рядом, наклонился к ним: – Австриец что-то затевает. Весь третий сектор сегодня пропустил тренировку. – Наплевать, – сказал Авиценна. – Хоть бы они сдохли, шакалы. Ненавижу. Ты-то, Милн, что здесь делаешь?.. И пошел через двор – тощий, нескладный, метя́ пыль полами стеганого халата. – Не нравится мне это, – продолжал бубнить Грюневальд. – Ты слышал, Милн, что изменили план запусков? – А разве изменили? – Вчера… – Я иду вне очереди. Меня это не касается. Извини, Грюн, мне пора. – Он догнал Авиценну и насильно повернул его за угол, где была глухая стена. – Слушай, Авиц, постой, что такое преисподняя? У Авиценны почернели глаза на худощавом горбоносом лице. – Откуда ты знаешь? – Знаю, – уронил Милн. – Это старт в ничто, полное уничтожение, оттуда не возвращаются… Хлопнуло над крышами, зашипело, и в темное небо взлетел красный комок ракеты. За ним – еще один, и еще. Диким воспаленным трехглазием повисли они над Полигоном. Все сразу же исказилось. Хлынул неровный свет. Закричало множество голосов. Побежали какие-то люди – вправо и влево. |