Онлайн книга «Изгнание беса»
|
– Спасибо… – А в девять часов запруся на крюк и лягу, стучи не стучи! – крикнула старуха вдогонку. Первый автомат не работал, второй тоже не работал, а в третьем, оледенелом по уши, выстроились унылой чередой пятнадцать длинных гудков. Трубку сняла мать Жеки: – Их нету дома, они ушли к Македону, вернутся поздно, кто им звонил, что передать? – Передайте горячий привет, – сказал Игнациус. – От кого? – От Менделеева. – Сейчас запишу… У Македона телефона не было. Игнациус морожеными пальцами набрал другой номер. – Это я, – нервничая, сказал он. – Добрый вечер… – Ты меня не узнаешь? – Хорошо, что вы позвонили, как ваше здоровье, я уже волновался за вас, – очень ровным искусственным голосом ответил Анпилогов. – Ты что – не один? – спросил Игнациус. – Да. – И разговаривать неудобно? – Да. – Видишь ли, со мной произошла странная история. – Игнациус вдруг осекся, потому что именно эти слова употреблял когда-то Грун. – Я вас слушаю, – напомнил Геннадий. – Как там на работе? Надеюсь, меня не уволили? – М-м-м… – Что?! – Позавчера, – сказал Анпилогов. – Ты серьезно? – Конечно. – Я сейчас приеду. – Хорошо, я буду ждать вас завтра, прямо с утра, – очень вежливо, но непреклонно сказал Анпилогов. Удар! Напротив автомата была закусочная – три притиснутых столика в тусклом подвале. Игнациус взял курицу, подернутую зеленоватым жиром, хлеб и мутный кофе в кружке с отбитой ручкой. – Стакан дать? – лениво спросила буфетчица. – Пока не надо… Он сел и отхлебнул коричневой жижи, которая огнем потекла в желудок. Сразу же навалилась усталость. Спать… спать… спать… Время стекало с него, как сухой порошок. Курица была совсем деревянная. Она, вероятно, сдохла в прошлом году, а перед этим долго болела и покрывалась язвами. Такая у нее была судьба. На не вытертом столике блестели разводы. Вечер в окне быстро синел и загустевал чернотой. Кажется, Игнациус куда-то проваливался. Он брел по безжизненной, кремнистой, раскаленной полуденным зноем земле, которая плоской равниной уходила за горизонт. Земля была – уголь пополам со стеклом и шлаком. Дымный нагретый воздух дрожал над нею. – Я устал, я больше не хочу идти, – хныкал Пончик, обвисающий на руке. Пожелтевшие глаза у него закатывались. – Надо идти, уже немного, – отвечал Игнациус. – Зачем надо? – спрашивал Пончик. – Затем, что будет река. – А когда будет? – Не знаю. – Ты ничего не знаешь… – ныл Пончик. Загребал сандалиями серый шлак. Почва справа от них с горячим металлическим скрежетом вмялась, будто наступил невидимый мамонт, осталась лунка метра полтора в диаметре. А затем с таким же скрежетом вмялась еще, но уже левее: попадания были неприцельные. Пончик сел на землю и скорчил плаксивую рожу. – Я дальше не пойду, – сказал он. – Тогда загнемся, – сказал ему Игнациус. – Почему? – Потому что здесь жить нельзя. – А почему нельзя? – Потому что нельзя. – Это тебе нельзя, а мне можно, – возразил Пончик. Выковырял из шлака толстое бутылочное донышко, откусил сразу половину него и довольно захрустел стеклом на зубах. – Очень вкусно, хочешь попробовать? – предложил он. – Очень вкусно, – повторил Игнациус. Буфетчица незлобиво толкала его в плечо: – Давай-давай, закрываемся… Дома проспишься. Живешь-то далеко? – Рядом, – сказал он, поддерживая чугунные веки. На Лиговке, высвеченная снегом, шуршала людская беготня и летали над асфальтом красные тормозные огни. Было около восьми. Голова разламывалась на дольки. У продовольственного магазина остановилось такси и вышла веселая пара. Игнациус придержал дверцу. – Свободны? Проспект маршала Блюхера… Угол с Ведерниковой… Он позвонил, но ему не открыли. Тогда он сказал, отгибая обивку у косяка: – Галина Георгиевна, я знаю, что вы дома, я видел свет на кухне, откройте, пожалуйста, иначе мне придется стучать ногами. Дверь распахнулась. – Если будете хулиганить, я вызову милицию, – заявила мама Пузырева. Она была бледна и решительна. – Где Сергей? – спросил Игнациус. – Его нет. – Где он, я спрашиваю… – Сережик у Вали… Ее выдала интонация. – Сергей! – крикнул Игнациус. В глубине квартиры что-то бренчало. – Суд определит те дни, когда вы будете встречаться с ребенком, – ненавидя, но пытаясь остаться спокойной, сказала мама Пузырева. Игнациус подался вперед: – Пропустите! – Мальчик травмирован всей этой историей… – Какой историей? – тоже наливаясь ненавистью, спросил Игнациус. Мама Пузырева поджала губы: – Вам лучше знать… Прежде чем она успела сообразить хоть что-либо, Игнациус нырнул под ее руку и, миновав крохотную прихожую, ворвался в комнату, где, раскалываясь, гремел телевизор. Пончик тупо сидел перед экраном, расставив клопиные ножки, и жевал не стекло, а пупырчатый шоколад – щеки были в коричневой вязкой слюне. По правую руку от него, на тумбочке, стояла полная ваза конфет, а по левую – корзинка с янтарными мандаринами. – Здра-авствуйте, – неловко поднимаясь, протянул ошеломленный папа Пузырев. Он был в пижаме. – Сергей! – позвал Игнациус. А когда оцепеневший Пончик обернулся, велел ему: – Подойди-ка сюда! Несколько секунд, тягостно вспоминая, Пончик как на чужого смотрел на него и вдруг залился отчаянным ревом: а-а-а!.. – весь затрясся, будто в припадке, затопал ногами, мандарины посыпались на пол. Мама Пузырева мгновенно подхватила его и спрятала на груди, как наседка. – Ростик, вызывай милицию!!! Папа Пузырева виновато развел руками. Тогда Игнациус повернулся и пошел обратно по своим расползшимся мокрым следам. Удар! Бесконечная улица упиралась прямо в чернеющий лес. Дурацкие бетонные фонари горели вдоль широкой пустоты ее. Проезжали машины. Скрипел рыхлый снег. Он добрел до метро и погрузился в огромные желтые недра. Там было тепло. Вагон слегка покачивало. Голова уходила в туман, и налипшие веки смыкались. Спать… спать… спать… К себе на четвертый этаж он забрался, словно таща неимоверный груз на плечах. Ключ почему-то не отпирал. Игнациус подергал дверь и понял, что накинут крючок. Он длинно позвонил. – И кто там? – минут через двадцать пять спросила старуха. |