Книга Моя девушка уехала в Барселону, и все, что от нее осталось, - этот дурацкий рассказ, страница 42 – Алекс Дубас

И этот веселый капитан, помнишь? Он сразу смекнул, что между мною и тобой происходит что-то важное, и, решив войти в нашу персональную историю, разрешил нам погреться в его рубке.

Вообще, в тот день все удивительным образом совпадало, и нам просто везло. Ты рассказывала о своей манерной бабушке-полячке, в честь которой тебя назвали, и вот, раз – и мы ее встречаем! А у нее – хлоп! – в сумочке оказывается нужная тебе квитанция, которую ты искала уже пару недель.

И потом мы чаевничали с ней в кафе, где сейчас галерея, и бабушка Эвелина держала чашку, отстранив мизинец, и закрывала глаза, когда жевала заварное пирожное. Она утверждала, что так особенно чувствуется вкус.

А потом долго не наступала ночь, и мы выпили две или три бутылки вина, сидя на парапете на набережной, и пускали кораблики, сделанные из прочитанных страниц Сименона.

А когда светало, мы шли по параллельным трамвайным рельсам в сторону твоего дома и соревновались: кто реже оступится?

Совсем утром, в то время, когда инженеры с портфелями и рабочие с сумками уже топали на работу, ты проколола мне ухо в палисаднике у своего дома. И, надо сказать, сделала это очень профессионально, продезинфицировав булавку духами.

Прежде чем проколоть, ты очень долго меня отговаривала.

И я, как сейчас, помню гримасу боли на твоем лице, когда ты поднесла иглу к моей ушной раковине.

Ты умела сострадать. Надеюсь, это качество теперь, спустя двадцать лет, ты не утеряла.

Черт, я уже и не помню, почему не сказал тебе этого, но, кажется, потому что мы совсем немного говорили о себе. Все больше вообще о жизни и об устройстве мироздания. Ну, ты не спросила, кем я работаю или где учусь.

А я как-то и не сказал. Бывает.

В общем, хочу сказать тебе, Эвелина, что через два дня после этого меня забрали в армию.

И вот именно поэтому я, как дурак, даже и не поцеловал тогда тебя возле подъезда, ну, как это обычно происходит в кино.

Хотя, честно говоря, очень хотел. Да.

И именно поэтому я не перезвонил тебе.

Не было никакого смысла начинать то, что обычно заканчивается слезами и чувством вины.

Для того чтобы любовь на расстоянии была такой, как в этих книгах, исполненных в эпистолярном жанре, нужно, чтобы эта любовь хотя бы началась.

А у меня не было на это времени.

А может быть, это я сейчас придумал вот такое оправдание, а тогда просто испугался?

Как бы то ни было, это первое, за что я хочу перед тобой извиниться.

За поцелуи, которых не было.

А ты их ведь хотела, я видел по твоим губам!

Знаешь, в этих брошюрах по психологии говорят, что душевные травмы и комплексы рождаются из чего угодно, из сущих пустяков. И если вдруг ты подумала тогда, что парень мало того что не попытался тебя обнять, так еще и исчез потом, потому что ты некрасива или, например, недостаточно женственна, – знай, что это не так. Совсем не так.

Ты – очень, очень красивый человек… И, насколько я могу судить по одной встрече, очень веселый!

Второе, за что я особенно хочу попросить у тебя прощения, – это за тот звонок, спустя полтора года. Осенью.

Вот тогда я по-настоящему соврал тебе.

Помнишь?

Извинился, что вдруг исчез, сказал, что был в длинной-предлинной командировке, и пригласил тебя на свидание.

В восемь вечера у привокзальных часов.

Постараюсь объяснить тебе, почему не пришел…

Дело в том, что я был в миллиарде километров от этих часов, от нашего города и от тебя.

Я звонил тебе из Львова, из военного училища с помощью пятнадцатикопеечной монеты с пробитой дыркой и нитки, продетой через эту дырку. В нужное время, когда в трубке раздавался щелчок, нужно было подергать за эту нитку, и тогда в недрах телефона-автомата монетка ложилась как надо, и можно было продолжать разговор. Вот мы и говорили.

А именно в восемь вечера у нас на плацу училища как раз был развод курсантов по местам караула. И было уже прохладно. Так, что если дыхнуть, то можно увидеть струйку пара. И так красиво на улице, все в желто-красных листьях. И еще не вышел приказ о переходе на шинели, и поэтому мы четко и зябко маршировали в бушлатах, загребая ботинками октябрьскую листву.

И настроение у меня, на удивление – прекрасное. И это настроение создала ты, Эвелина.

В тот миг я пел внутри себя.

Ну вот, встань на мое место: тебе девятнадцать лет. Ты уже давным-давно не был дома. Ты почти ничего не знаешь об отношениях мужчины и женщины. А то, что знаешь, – в основном из кинофильмов и из песен группы Depeche Mode. Парни вокруг тебя зачитывают письма от возлюбленных вслух и все время рассказывают, смакуя, как это: любить.

Да ладно любить – просто быть с девушкой.

Иметь отношения. Думать о ком-то.

А обо мне никакая девушка не думала. Никто не доставал мою черно-белую фотографию с присяги.

Никто тайком не собирался всплакнуть, рассматривая ее или вспоминая прогулки белыми ленинградскими, например, или темными рижскими ночами.

Но, Эвелина, мне очень хотелось, чтобы так было!

Вот почему я позвонил тебе и соврал тогда.

Мне были нужны доказательства, что я существую не только здесь, но еще и где-то там, дома.

И там, во Львове, в тот день я углублялся с автоматом за спиной в рыжий лес к посту, зная, что в эти самые минуты, в этот миг меня где-то далеко-далеко ждет красивая девушка с таким удивительным именем.

И эти минуты очень помогли мне тогда, Эвелина. Очень. Признаюсь, я – улыбался.

Вот рассказываю тебе об этом, а сам вновь переживаю ту радость и эйфорию.

Ощущения, оказывается, никуда и не делись. И мне за это стыдно. Потому что, кто знает, может быть, именно в эти минуты ты окончательно разочаровалась в мужчинах? Может быть, в такие моменты у людей и появляются морщинки?

Очень надеюсь, что нет. Судя по телепередачам, поводы поседеть бывают и посерьезнее.

Сегодня не то воскресенье, когда всех прощают. Но я задумчиво теребил мочку уха, нащупал шишечку, вспомнил о тебе, и у меня возникла неотложная потребность все тебе объяснить.

Твой номер я давно утерял. И вместо твоего дома с палисадником сейчас стоит красивый торговый центр (да-да, я проезжал мимо пару лет назад). В общем, вот…

Интересно, прочтешь ли ты эти строки? Какой-нибудь твой знакомый, читая эту книжку, увидит знакомое имя, сопоставит факты и, осененный, покажет тебе? Может быть, твой сын или твоя дочка…

А может быть, ты живешь на другом континенте, и кенгуру в твоем садике – такое же обычное явление, как утренняя чашка кофе на моем столе, и ты уже давно не смотришь снов на русском языке…