Онлайн книга «Россия во тьме»
|
«Ё… в какую же мы ж… забрались». Шла партизанская война. Самая настоящая, только в роли фашистов сегодня – мы. И кто прав, кто виноват – хрен разберёт. Наверное, всё же они правы – кто нас звал сюда? Никто. Но с другой стороны – а как быть с теми старейшинами, с учителями, с местным судьей, который благодарил со слезами на глазах что мы здесь. Правильно – если победят они, то судье придется бежать или его зверски убьют. За то что судил не по шариату. А по шариату… а по шариату – это отрубание голов и забивание камнями до смерти. И это в стране, которая пятнадцать лет назад запустила спутник на околоземную орбиту [19]. Е…ть. – Всем внимание, город… Сам лейтенант – поставил сошками на капот местный вариант РПК и передернул затвор. * * * Город. Место, где жизнь и смерть ходят рука об руку… Лейтенант Воробьев не носил бронежилет – смысл? Армейский – сразу видно будет, скрытого ношения – он максимум от УЗИ, а тут у всех Калашниковы. Гораздо больше в плане личной безопасности может дать фотография. Обычные фотки спереди и сзади, под стеклом машины. Фото Осамы бен Ладена в суннитском квартале, аятоллы Ас-Садра в шиитском, Саддама Хуссейна в баасистском. Кто водит конвои – у них даже есть специальная роспись маршрута, кого в какой деревне поддерживают и фото за стеклом меняются по несколько раз за маршрут. В магнитофоне – заиграла кассета, остановленная прошлый раз. Бензина под завязку, Проверена запаска и техталон. Теперь одна дорога У нас с тобой, Серёга, держи фасон. Дать, ротный, поспеши нам Команду «по машинам!». Трамблёр не заискрится, Чёрт ладана боится, А хочешь жить – бояться не резон [20]. Он любил Розенбаума, любил афганские песни – но сейчас было не то настроение. Он остановил кассету, включил радио. Муслим Радио – одна из полуподпольных радиостанций суннитов. Было ещё радио Аль-Баян – там вещали шииты. SAbran ya nafsi SAbran ya nafsi SAbran ya nafsi umeah Allah sel kut sunedi sel kut sunedi sel kut sunedi sar hut a sabran fatarihi sabran fatarihi sabran fatarihi amin niaran wul hur unuredi wul hur unuredi wul hur unuredi lir wihua… … „Терпи, о моя душа! Терпи, о моя душа! Терпи о моя душа ведь с нами Аллах! Аль акса зовет, Аль акса зовет, Аль акса
[21] зовет… Терпи, о душа, ибо путь Терпи, о душа, ибо путь Терпи, о душа, ибо путь Среди огня и крови Среди огня и крови… Город – поглощал его, большой, грязный. Он был совсем не такой, какими мы делаем свои города. Плоские крыши, дома в один, два, три этажа – иракцы выше строили редко. Часто между домами перекинуты доски – чтобы можно было перебираться с крыши на крышу. Асфальт – когда-то был, да почти весь вышел – все в воронках, которые пытаются заделать местные жители чем попало. Нет канализации, нет нормального водопровода – потому иракцы не моются, а вся грязь, весь мусор оказывается на улице. Машины – от старых до совсем новых. И опасность – непроходящее чувство опасности. И всего-то за пару тысяч долларов в месяц. * * * Рынок Маалаб – полустихийный, один из многих в городе. Просто большое, расчищенное пространство, на котором идет торг, заборы и здания, которые превращены в лавки и едальни. Делается это просто – сносится та стена, которая обращена к улице, ставятся прилавки или столы – и готово. Над многими – ещё и тенты. Торгуют всем, чем попало, в основном – гуманитаркой. При Саддаме в Ираке было сельское хозяйство – они с удивлением смотрели на разбитые, сгоревшие комбайны «Нива». Сейчас не было ничего – только продовольствие в мешках, которое спекулянты продавали на рынке. Восстанавливать утраченное придется мучительно и долго. Он остановил машину на стоянке, рядом с другими такси. Макаров в одном кармане, в другом – ещё один, в сумке – турецкий МР5К. Вполне нормально для встречи с агентом, ничуть не лишку. Под недобрыми взглядами таксистов запер машину – чужих тут не любили… И – канул в толпу… * * * Рынок… торг, кто-то тащит мешок на спине. Почти что Грозный или Гудермес – только язык незнакомый, да нет тут ящиков из-под фруктов, на которых так удобно сидеть. Во всем остальном – почти то же самое. Его осведомителя звали Птица. Он был местным полицейским, вербанулся потому, что испытывал ненависть к начальству. По просьбе Воробьева, он работал по очень взрывоопасной теме – сотрудничеству местной полиции и боевиков. Для чего он сам пошел на контакт и стал сотрудничать с боевиками. Про продажность полиции говорили многие – но говорить можно много чего. Нужны были имена… Они должны были встретиться в металлическом ряду – там торговали запчастями к автомобилям и мотоциклам. Моменталка – как в шпионском фильме. Благо теперь появились карты памяти – размером с ноготь, но на которых можно много чего написать, и передать незаметно. Дискету незаметно не передашь… Иракские продавцы пили чай и убар – напиток из кофейной шелухи, завариваемой как чай, отвратительно горький. Выкрикивали наименования техники, на которую у них были запчасти – Хонда, Ямаха, Иж… Он посмотрел на часы. Пора бы… И тут – раздался крик. Люди расступились, он бросился на крик. Между рядами – шел Птица. Он шел мучительно тяжело, переставляя ноги и держа обеими руками вываливающиеся из живота кишки. Посмотрел на Воробьева мутными от боли глазами, сделал ещё шаг, ещё… и упал, сначала на колени, потом на бок. П…ц. – В сторону! Воробьев выхватил пистолет и дважды выстрелил в воздух. Бросился к агенту… черт… раскрыли! Но у него могла быть информация – только где? Карманы? Складки одежды? Где?! Не мог же он умереть напрасно… В карманах ничего не было. Переворачивая его, он вдруг почувствовал что-то инородное на коже… есть! Карта памяти была приклеена к запястью скотчем. Он отодрал ее, повернулся… увидел белые от ярости глаза, бороду и приклад автомата. Потом – приклад с размаху обрушился на его голову. |