Книга Синдром Кандинского, страница 43 – Андрей Саломатов

4

Очнулся Тюрин в больничной палате на десять коек. О Николае он вспомнил, как только пришел в себя, и от этого воспоминания у него перехватило дыхание и закололо сердце, да так сильно, что соседям по палате пришлось срочно вызывать врача.

После третьего подобного приступа Тюрин дал себе слово думать только о чем-нибудь приятном. Перебирая в памяти дни, месяцы и годы, он постепенно дошел до выпускного вечера, а добравшись, грустно усмехнулся. На этом вечере, больше сорока лет тому назад, его первая любовь назвала Тюрина фискалом и дураком. Как ни обидно было извлекать из памяти подобные вещи, а все же Тюрин попытался восстановить образ девушки, ее лицо, голос и во что она была одета. Эти печальные воспоминания неожиданно растрогали Тюрина. Он давно уже мысленно простил девушку, имени которой не помнил, и чтобы чем-то заняться, принялся фантазировать: что было бы, если бы в тот вечер одноклассница ответила ему взаимностью. Эта незамысловатая игра занимала Тюрина целых три дня, а потом надоела до тошноты. Какое бы продолжение он не изобретал, получалось всегда одно и то же: дети, внуки и работа инспектором отдела кадров.

На четвертые сутки больного посетил Николай. Когда он вошел в палату, Тюрин спал и видел во сне австрийского канцлера. Тот колол Тюрина длинной острой иглой в самое сердце и, посмеиваясь в усы, говорил:

— Ты, Макарыч, очень скучно живешь. Тебе надо немного встряхнуться. Убей кого-нибудь, что ли. Вон, хотя бы Николая.

— Я не могу, — простонал Тюрин.

— Тогда возьми деньги и потрать. Сходи в ресторан, напейся, как свинья. Или купи новый костюм и женись. Найдешь себе крепкую старуху с железными зубами. Будете с ней целыми днями в подкидного резаться. А Николая мы одолеем. Напоишь его пьяным, а когда уснет, на вдохе всыплешь ему в раскрытый рот гречки. Пьяный не прокашляется. Верный способ.

— Да не могу я! — крикнул Тюрин и тут же услышал голос Николая:

— Макарыч. Слышь, Макарыч? Принимай гостей.

Тюрин открыл глаза, очумело посмотрел на своего инквизитора и, едва шевеля спекшимися губами, медленно произнес:

— Нашел?

— Нашел, — самодовольно подтвердил Николай. Он сидел на стуле рядом с кроватью и с ласковой укоризной на лице разглядывал Тюрина. — Да ты не бойся, Макарыч. — Николай легонько похлопал Тюрина по руке. — Гад ты, конечно. Пользуешься моим хорошим отношением. Знаешь, что я не трону, и пользуешься.

— Я не пользуюсь, Коля, — прошептал Тюрин. Он вдруг подумал, почему это Николай так смело говорит при соседях по палате и косил глаза к окну. А где все? — спросил он.

— Покурить пошли, — хохотнул Николай. — Да ты не бойся. Я, Макарыч, решил забрать тебя домой. С доктором я уже обо всем договорился. Нормальный мужик попался. Говорит, дня через четыре можно выписывать, а пока полежишь в отдельной палате, как белый человек.

— Не надо меня забирать, Коля, — с ужасом прошептал Тюрин. — Дай полежать спокойно.

— Нет, Макарыч, — серьезно ответил Николай. — Я тебе как своему поверил, а ты сопли распустил. Где гробанулся, помнишь?

Лицо у Тюрина сделалось таким несчастным, что Николай, сменив гнев на милость, задушевно продолжил:

— Полежишь дома, поправишься. Да что ты, Макарыч, как баба. Все будет о'кей. Я тебя на хорошую работу устрою. Будешь у меня под крылышком, как у Христа за пазухой. Сколько ты у себя имеешь?

— Не надо меня устраивать, Коля, — всполошился Тюрин. — Мне до пенсии два года осталось.

— Дурак-человек, — искренне удивился Николай. — Я же тебя устрою так, что ты пенсию получишь ту, что надо. Ты меня слушай. Со мной не пропадешь. Скажи лучше, что умеешь делать?

— Я инспектором по кадрам работаю, — после некоторой паузы ответил Тюрин.

— Да? — обрадовался Николай. — Ну молодец! Будешь нам кадры подыскивать. Положим тебе рублей триста. Хватит?

— Ой, Коля, не надо мне ничего, — взмолился Тюрин. — Дай спокойно доработать. А хочешь, я уеду из Москвы? Хоть на Колыму или Сахалин? Молчать буду как рыба. Не увидишь и не услышишь меня никогда.

— А вот этого не надо, — ответил Николай. — Я потому и пришел, чтобы увидеть и услышать тебя. Запомни, Макарыч, я своих не бросаю. — Николай с тоской в глазах осмотрел палату, перевел взгляд на Тюрина и со вздохом пожаловался. — Навязался ты на мою голову. — После этого он встал и негромко свистнул. Дверь открылась почти сразу, и в палату вошли два дюжих санитара. Один из них толкал перед собой каталку для лежачих больных. Поедем в отдельную палату, — совершенно другим тоном проговорил Николай, и санитары ловко переложили обессиленного больного на тележку. Все это произошло так неожиданно и быстро, что Тюрин не успел ни воспротивиться, ни возразить. Его выкатили из палаты, провезли по пустому коридору и через несколько секунд он оказался в небольшой комнате с закрашенными до половины окнами.

Первое, что Тюрину бросилось в глаза, это большая репродукция в дубовой раме, укрепленная над прикроватной тумбочкой. Николай перехватил изумленный взгляд Тюрина и с гордостью сообщил:

— Это я захватил, чтобы тебе веселее было. Врачи говорят, что домашняя обстановка помогает выздоравливать. — Николай подошел к тумбочке, и пока Тюрина сгружали на приготовленную больничную койку, открыл дверцу. — Здесь гостинцев немного: окорочок, балычок, коньячок. В общем все, что нужно. Надо будет порезать — вот кнопка. Работает. Нажмешь — придет сестра. Я договорился. Ты, Макарыч, будешь здесь лежать как король. А если что посерьезнее, вот к нему обращайся. Николай хлопнул по плечу одного из санитаров. — Я его проинструктировал. Так что, давай, лежи спокойно.

Тюрин перевел мученический взгляд на санитара, и тот обещающе улыбнулся, а затем подтвердил:

— Все будет о'кей, батя.

Санитары исчезли так же быстро, как и появились, а Николай, уходя, обернулся в дверях и сказал:

— Да, тебе могут бабки понадобится. Мало ли на что. Всякое бывает. Он достал из карман пачку червонцев, шагнул к Тюрину, а тот из последних сил вдруг как-то по-кошачьи мяукнул и торопливо забормотал:

— Нет-нет-нет, Коля. Не надо! Не надо мне денег. Все есть. Ну зачем мне здесь деньги?

— Да ладно тебе, — сказал Николай. — Ты, главное, выздоравливай. — Он сунул пачку Тюрину под подушку, по-приятельски улыбнулся и начал прощаться. — Пока, Макарыч. Смотри, чтоб все нормально было. Обращайся к этим. За все заплачено. — Николай кивнул и наконец закрыл за собой дверь.

Оставшись один, Тюрин вконец расстроился. Он в который раз подумал о побеге, но вспомнил двух могучих санитаров и застонал. Стон получился слишком громким, и Тюрин испугался, что его услышат.

— Пропадите вы все пропадом! — прошептал он. После этого Тюрин отвернулся к стене, закрыл глаза и от пережитых волнений и усталости быстро уснул.

После посещения Николая и переезда в отдельную палату Тюрин вдруг сделался угрюмым и неразговорчивым. По ночам, во сне к нему по-прежнему являлся владелец венского дворца, но теперь он выглядел каким-то бледным и чахлым, словно кажущаяся плотность канцлера целиком и полностью зависела от состояния Тюрина. Кауниц скромно садился на самый краешек кровати, тяжело вздыхал и с таинственным видом, голосом Николая шептал: