Онлайн книга «Снег, уходящий вверх…»
|
Завел будильник на полчетвертого. А глаз, как обычно, на веранде на столе в стакане с водой оставил. К четырем и к восьми часам, как положено, ходил в лабораторию, чтобы сделать необходимые замеры. Юрасик в это время безмятежно спал. Я тоже после восьми отключился. До следующего замера почти четыре часа. Думаю, посплю часа два, а потом позавтракаю и пообедаю одновременно. Да растолкаю «гостя», если он еще будет спать. В десять часов будильник так проти-ии-вно зазвенел. (Я заметил, что будильник всегда звонит противно, когда еще хочется спать.) Я едва продрал глаза. Вернее, глаз, и со злобой на своего дипломника, устроившего мне незапланированный недосып, вышел из сумерек дома с занавешенными окнами на залитую солнцем и душную уже веранду. Солнце было такое яркое, что я даже зажмурил свой единственный глаз. А когда отжмурил его, то увидел, что никакого Юрасика, которому я собирался сделать «разнос», на диване уже нет. Но это бы еще полбеды. Главное, что и глаза моего в пустом почему-то стакане, стоящем на столе, тоже не оказалось. Я стал припоминать, брал ли я ночью глаз из стакана, когда ходил в лабораторию, или ходил туда без него? Вспомнить не смог. Потому что уж больно какая-то сумбурно-бестолковая ночь получилась. «Может, его в лаборатории замочил?» – подумал я… Перекусив и завязав место с отсутствующим глазом красной лентой (другой не нашлось), я отправился в таком пиратском виде в лабораторию. Юра уже был там и готовился к съемке двенадцатичасового опыта. Он был бледен и пил кофе, который подогревал на спиртовке в стеклянной колбе. Глаза моего в лаборатории он не видел. «Может быть, студенты так глупо подшутили? – подумал я. – Спрятали куда-нибудь, а к вечеру подкинут?» Взглянув на Юрасика, на его мелкотрясущиеся с чашкой кофе руки, я понял, что ему, конечно, не до шуток. Спросил его: были ли в лаборатории студенты и во сколько он пришел сюда? Он ответил, что были. С утра. А недавно ушли на берег ловить гаммарусов для опытов. И что он здесь уже часа два. Видно было, что говорить ему трудно, как человеку, страдающему морской болезнью. Ни к вечеру, ни на следующий день глаз так никто и не подкинул. Я позвонил в Иркутск жене, чтобы она мне привезла в субботу запасной. Но до субботы было целых пять дней! «Ничего себе неделька начинается!» – сказал приговоренный к смерти, идя к гильотине в понедельник. Вот и у меня были примерно такие мысли. Через два дня Юрасик отпросился у меня в Иркутск, в больницу, жалуясь на общее недомогание и рези в животе. Перед этим местная фельдшерица щупала и мяла его живот, но определить так ничего и не смогла. Предположила отравление. И посоветовала ехать в город… Я, наученный горьким опытом, на всякий случай проверил все заспиртованные и заформалиненные препараты. Они оказались в целости и сохранности. Так же как и спирт в компасе нашего лабораторного катера… В Иркутск он уехал в среду, а в пятницу к вечеру уже вернулся назад. А утром, в субботу, я нашел в лаборатории свой глаз. Он обнаружился в стакане с водой среди химической посуды за вытяжным шкафом, где я его, по-видимому, ночью с воскресенья на понедельник и оставил по рассеянности. О посещении же Юрасиком больницы я узнал совершенно случайно от знакомой врачихи, лишь поздней осенью, вернувшись с биостанции в город. Ривва Ароновна была приятельницей нашей семьи. И как-то под вечер пришла со своим мужем навестить нас. Вечер выдался какой-то смешнучий. Мы пили много кофе. Много смеялись. Рассказывали анекдоты. Шутили. – …Я вам анекдот из жизни расскажу, – просмеявшись после какой-то очередной шутки, сказала Ривва Ароновна, – не застольный, правда, но уж извините заранее. Приходит ко мне как-то летом пациент. Студент. Стройный такой, кучерявый брюнет с голубыми глазами. Чем-то похожий на латиноамериканца. И грустно так говорит мне: «Доктор, у меня запор. Уже три дня. А вчера в туалете, когда я пытался… ну, напрягался, в общем, смотрю, кровь в унитаз капнула…» Ну я уложила его на кушетку. Живот мне его не понравился – вздутый какой-то, твердый, но не так чтобы очень… Язык посмотрела. Язык нормальный. И клиника никакая не прослеживается вроде. Думаю, может, и в самом деле простой запор и все лечение клизмой ограничится. А кровь из-за образовавшейся от натуги трещины на анусе может быть. Ну-с, говорю ему, молодой человек, встаньте! Повернитесь ко мне спиной! Приспустите брюки. Наклонитесь… Раздвинула я ему ягодицы и, поверите ли, чуть в обморок не упала… Ривва Ароновна снова звонка рассмеялась. – Представьте! – сквозь смех, вытирая платочком катящиеся слезы, проговорила она. – На меня из ануса этак наивно-трогательно, с любопытством даже, уставился человеческий глаз… И трещинка на анальном кольце как раз на 12 часов оказалась, как я и предполагала. Она опять рассмеялась и повторила сквозь смех: – Он нагибается. Я нагибаюсь… Нет это просто умора! Такого в моей практике еще не бывало! Моя жена взглянула на меня и весело так заржала! Я, надо сказать, тоже смеялся, но не от веселости. И глаз искусственный у меня вдруг зачесался ни с того ни с сего. И мне его захотелось вынуть и положить в баночку со спиртом. Егорыч со Славой разрумяненные вышли из бани, отдуваясь и покряхтывая. – Силен парок! – выдохнул Егорыч. – Ну, теперь нам пора – пришла наша пора! – сказал Эдгар Иосифович, приглашая нас с Витей и забирая с лавки свои пузырьки. Второй пар у меня уже с веничком. С травками, для ингаляции, если они есть. Что особенно приятно сейчас, осенью. В ковшик или кружку с небольшим количеством воды капаешь несколько капель эвкалиптовой настойки, например, и выплескиваешь все это на раскаленные камни. Да вдогонку еще раза два чистой водичкой плеснешь. И скорее на полок, на самый верх! А там уже запах, как в эвкалиптовой роще где-нибудь на юге. Правда, я никогда не был в такой роще и не знаю, такой ли там запах. Мой опыт об ароматах эвкалиптовой рощи почерпнут целиком из банных процедур. Честно говоря, мне больше нравится подбрасывать с нашатырно-анисовыми каплями. Запах, конечно, не такой смолисто-духовитый, как у эвкалипта, а резкий, продирающий… Но, если на дворе холодная погода, да еще простуда привязалась, нет лучше этого пара тогда… За бревенчатыми стенами бани ветер… В маленькое оконце парной видно, как пригибает он верхушки берез, срывая с них последние листья и унося их куда-то в сторону… |