Онлайн книга «Судьба венценосных братьев. Дневники Великого Князя Константина Константиновича»
|
Была надежда, что, познакомившись уже в детские годы с шедеврами европейской живописи и архитектуры, сроднившись с классической музыкой, полюбив русскую словесность, Константин Константинович не успокоится на достигнутом и займется самообразованием. Фрегат «Светлана»
Летом 1875 года Константин Константинович был в плавании на фрегате «Светлана», которым командовал великий князь Алексей Александрович — сын Александра II. Двадцатипятилетний кузен получил обычное для членов августейшего семейства образование, и основные обязанности командира большого военного судна исполнял старший офицер, а два великий князя главным образом представительствовали на торжественных приемах во время стоянок в крупных городах. В день восемнадцатилетия Константина Константиновича призвали в Зимний дворец и произвели в мичманы — первый офицерский чин во флоте. Следуя планам отца, который предопределил сыну посвятить жизнь морской службе, он должен был вновь на фрегате «Светлана» отправиться в плавание. Но перед этим, по предложению Александра II, на которого произвел хорошее впечатление выражением глаз, новоиспеченный мичман провел две недели с царской семьей в Крыму, в Ливадии. Здесь молодые великие князья играют в карты, купаются, читают, катаются на лошадях, музицируют, записывают впечатления о прошедшем дне в дневники и переписывают полюбившиеся стихи в свои альбомы. Но быстро пролетели дни беспечного отдыха, пора в путь, в Смирну [3], где великий князь должен взойти на фрегат. «Жаль покидать Крым, но пора на службу Царскую. Дай Бог мне честно нести ее и быть примерным морским офицером, утехой родителей и надеждой родной земли» (4 сентября 1876 г.). Сказано выспренно, но высокий штиль языка все же лучше, чем бульварный цинизм в разговоре о родине. Дорога лежит через Стамбул. Отец в его возрасте, увидев столицу древней Византии, мечтал о ее покорении русскими. У сына мысли куда прозаичнее, чувствуется, что рассуждает не воин и не политик, а легко ранимая поэтическая натура. «Страшно поражает первый вид улиц: узкие, неправильные, грязные, с множеством самого пестрого народа, во всех всевозможных костюмах, богатейшие мечети и фонтаны и подле самые несчастные лачуги последних бедняков… Турки сами по себе народ отличный: мирный, правдивый, честный, стоит только уметь хорошо с ними обращаться» (9 сентября 1876 г.). Обидно, конечно, что о своем отечестве, где тоже существуют бедняки и тоже поразительный контраст между дворянскими особняками и крестьянскими избами, великий князь не задумывается. Может быть, время еще впереди, чтобы разглядеть русский народ?.. Вот и Смирна, фрегат, которым, как и в прошлое плавание, командует кузен Алексей Александрович. Только теперь Константин Константинович не какой-нибудь гардик [4], а мичман и имеет право входа в офицерскую кают-компанию. Впереди Мальта, Неаполь, Мадейра, и наконец накануне Нового года по православному календарю фрегат приблизился к берегам Америки. Долго стояли в Норфолке, потом в Нью-Йорке и спустя пять месяцев покинули гостеприимные Североамериканские объединенные Штаты. Опять пересекли океан и, сделав остановки во французском Бресте и немецком Киле, 19 июня 1877 года прибыли в Кронштадт. Чем же занимался в течение девяти месяцев морского путешествия молодой высокородный мичман? Служебных обязанностей у него, по сравнению с предыдущими плаваниями, значительно прибавилось. Он несет полноценную четырехчасовую (восемь склянок) вахту караульного офицера, участвует в парусных учениях, командует во время авралов. «Дел было много, я отчетливо говорил команды и не ударил лицом в грязь» (15 сентября 1876 г.). В море Константин Константинович дисциплинирует себя, стремится проводить дни по четкому расписанию. Но нередко случаются срывы из-за головной боли или хандры. Единственное, в чем он по-настоящему устойчив, — в любви к Богу. Каждое утро со всей искренностью молится в каюте перед образами, подаренными матерью, окружает себя религиозными книгами, с радостью встречает Великий пост — время усиленной молитвы и покаяния. «Проснулся с тяжелым сердцем, я вспомнил некоторые грехи, которые забыл открыть священнику на исповеди» (24 марта 1877 г.). Думы о России, кроме воспоминаний о родных, редко приходят в голову. Как, впрочем, и всей команде после выхода в море. Ведь на океанском просторе нет ни газет, ни словоохотливых политиканов. Морякам нет дела до очередного императорского указа или военных действий в Туркестане. Их волнуют другие проблемы: будет ли ураган, когда выплатят жалование, сколько миль осталось до берега. Во время стоянок офицеры почитывают газеты, но русских в иностранных портах нет, а в других о России говорится вскользь и без патетики. Лишь когда началась война с Турцией и командир объявил о возвращении фрегата домой, моряки решили, что их посылают на войну, и их захлестнул патриотизм. На Дунай! На Дунай! Только бы успеть, пока другие всех турок не побили! Поддался общему экстазу и великий князь. Он лишь побаивается, что из-за молодости отец не отпустит его защищать братьев-славян: «Ярешился тогда с револьвером прийти к Папа и застрелить себя в случае отказа» (28 мая 1877 г.). Но чем ближе Кронштадт, чем ярче встают в мыслях образы милых родителей и братьев, тем меньше неистовой жажды геройства во что бы то ни стало. «Мало-помалу я примирился с мыслью остаться все лето в Павловске, но надежда о Дунае не совсем еще меня покинула» (15 июня 1877 г.). Сравнивая впечатления от многомесячного плавания Константина Константиновича с записками другого молодого морского офицера [5], годом позже прошедшего тем же путем, подмечаешь у великого князя отсутствие наблюдательности, юмора, живости характера и огромное преобладание самоанализа, душевного экстаза, набора чувств, названных во Франции декадентством. Обыкновенного же русского моряка ММ., чья душа проста и цветуща, кто смотрел на родину открытыми глазами и сравнивал европейскую жизнь с российской, можно назвать реалистом. Датские моряки приглашены на фрегат «Князь Пожарский»… «Датчане отдавали честь всякому встречному на фрегате, офицеру или матросу — безразлично. Посмотрит матросик на гостя, да и отвернется ухмыляясь: “Вот дурак-то, нашел, кому честь отдавать”». Фрегат подходит к немецкому городу Килю… «Едва стали на бочку [6], как к борту пристала целая туча шлюпок. Толпа женщин буквально абордировала шканцы [7], ворвалась в каюты. Снегом посыпались карточки, прейскуранты, объявления. Все женщины оказались прачками. Некоторые из них еще были молоды и красивы лицом и желали познакомиться с офицерами покороче. Старший офицер, несмотря на свою природную доброту, принял энергичные меры к освобождению фрегата». |