Онлайн книга «Ведьмы. Запретная магия»
|
Она обхватила колени, наслаждаясь своей болью. Она приближалась. Ирэн чувствовала ее. Сила приближалась. И она не могла ее дождаться. 4
– Тебе следует с уважением относиться к маман, – сказал Себастьен. – Она едва не погибла, спасая тебя. – Ох, папá, я уже тысячу раз слышала эту историю! Прошу, не надо снова ее рассказывать. – Тогда не заставляй меня ее вспоминать. Ирэн скривилась и оттолкнула миску с рагу из баранины. Аппетита как не бывало. Она терпеть не могла выслушивать замечания от отца. Он был единственным человеком в мире, чье мнение для нее имело значение. – Сходила бы ты за ней и извинилась. Просить извинения Ирэн тоже терпеть не могла. Все это казалось ей несправедливым – по крайней мере, сегодня. – Я всего лишь сказала, что хотела бы, чтобы сегодня у нас было что-то получше, чем рагу из баранины. – Тогда, может, самой и стоило приготовить? – Сегодня мой день рождения! – Да. Семнадцать. Уже не ребенок. – Ты принимаешь ее сторону, да? Ты всегда так делаешь! Какое-то время Себастьен молчал, кроша изящными пальцами ломоть черного хлеба и глядя в камин, где, смягчая серость дома и его старой меблировки, танцевали желтые язычки пламени. Когда он снова заговорил, его голос подрагивал от горечи: – Это не вопрос принятия чьей-то стороны, понимаешь, – сказал он по-французски, как делал всегда, когда они оставались наедине. – Мать была предана тебе еще до твоего рождения. И почти со всем справлялась в одиночку. Меня едва ли можно назвать твоим отцом… Ирэн сделала вдох, чтобы возразить, но он приложил палец к губам, и ей пришлось промолчать. – Хороший отец все время был бы рядом. Подарил бы тебе собственную арфу, чтобы ты училась играть. Позаботился бы о том, чтобы твоим мужем стал хороший, трудолюбивый, честный человек – лучше, чем он сам когда-либо был. – Папá! Какой муж? – Ты уже в подходящем возрасте. Это может произойти в любое время. – Я не знаю никого, за кого хотела бы выйти замуж. – Это прекрасная деревня. Я видел здесь не одного молодого человека, занимающегося торговлей или вспахивающего свое поле. – В Тенбери? Я бы ни за что не вышла замуж за кого-то из этих мужланов! Себастьен поднял на нее взгляд. В свете огня его серебристые глаза были похожи на старинное олово. – За кого же ты собираешься выйти замуж, дочка? Ирэн не хотела отвечать, но слова вырвались из нее с силой вулканической лавы: – Я выйду замуж за лорда. Я собираюсь стать леди. Когда девушка произносила эти слова, в животе, как бы подтверждая ее собственное предсказание, снова появилась боль. Себастьен не стал смеяться, хотя они оба знали, что Ирэн сказала нечто из ряда вон выходящее. Он помолчал еще какое-то время и наконец сказал: – Если только не забудешь свою маман и то, чем ей обязана. Ирэн подумала о том, как некстати была бы ее мать в богатом доме. – Она предпочитает моему обществу животных, папá. Думаю, тебе это известно. – Ты ошибаешься, ma fille. – Откуда тебе знать? Тебя здесь никогда нет! Ты ничего не знаешь о моей жизни! Себастьен окинул ее долгим печальным взглядом и даже не попытался возразить. На столе между ними лежали подарки на день рождения: подержанная книга о травах от матери и пара кружевных перчаток от отца – красивые вещи, которые Ирэн никогда бы не смогла носить на ферме. Она посмотрела на них и скрипнула зубами от досады. * * * На следующее утро Себастьен ушел с арфой через плечо и походным мешком на спине. На повороте он приподнял шляпу в знак прощания, его длинные волосы развевались на ветру и сверкали золотом на солнце. Ирэн и Урсула смотрели, как он уходит: Ирэн, сцепив руки, а Урсула, повязывая фартук из грубого полотна. Когда он ушел, мать сказала: – Думаю, лучше поскорее снова заняться картошкой. Ирэн вздрогнула от отвращения. Она устала и сгорала от нетерпения. Она почти не спала этой ночью, ворочаясь из стороны в сторону на постели, глядя в окно на полную луну, которая словно призывала ее и заставляла сердце гореть желанием. В полночь она поднялась с постели и опустилась на колени у окна, глядя на каменную стену вокруг сада, которая в лунном свете казалась сделанной из позолоченного серебра. Вдали в окружении звезд возвышался Грандж – внушительный, элегантный и отчужденный, как любой замок. Он символизировал все, о чем Ирэн мечтала, и, пока она в тоске глядела на него, в животе снова отозвалась боль. Она усиливалась, как будто в теле рождалась сила. Ирэн чувствовала зов кристалла из сырого и темного подвала. Ощущала ли это Урсула? Или она настолько погрязла в бесконечной работе, в чистке стойл и чрезмерной заботе о животных, что магия покинула ее? Ирэн вернулась в постель, но продолжала лежать, не смыкая глаз, тревожась о том, что тяжелая работа на ферме разрушит и ее растущую силу. Теперь, когда она вспоминала обо всем этом в ярком утреннем свете, боль в животе поднялась до груди, и Ирэн не смогла сдержаться, чтобы не прижать руки к сердцу. – Ты заболела? – спросила мать. – Месячные, – простонала Ирэн. Это было неправдой, хотя ощущения во многом схожи. Это была магия. Она обрушивалась на нее, как река, угрожающая, что выйдет из берегов. – У тебя жар? Урсула протянула руку, чтобы проверить ее лоб. Ирэн, содрогнувшись от отвращения, отстранилась от руки с черными ногтями и мозолистыми ладонями. Урсула тут же отдернула ее. – Что уже не так? – требовательно спросила она. – У тебя рука грязная. – Выходит, ты слишком хороша и чиста, чтобы тебя касалась мать? – Я не это имела в виду… – Да нет, это. Разумеется, это. Смысл предельно ясен. Глаза Урсулы блеснули. Ирэн никогда раньше не видела, чтобы мать проливала слезы. – Ты думаешь, что если тебе семнадцать и ты красива, как летнее небо, то ты никогда не станешь бесцветной и седой, как я сейчас. Ты думаешь… – Я думаю, – выпалила Ирэн, – что ты могла бы что-то с этим сделать, если бы попробовала! Что толку от твоей силы, твоего колдовства, если ты зарываешь их на скотном дворе? – Chut… [57] – прошипела Урсула, переходя на другой язык. На этот раз она успела зажать ладонью рот дочери до того, как Ирэн удалось уклониться. |