Книга Ирландское сердце, страница 122 – Мэри Пэт Келли

Оставшиеся две дамы не сразу выбрались с заднего сиденья машины, и на это ушло какое-то время. Я шагнула вперед, чтобы помочь им, но Кэролин удержала меня за руку.

– Они сами справятся, – сказала мне она.

Первой из двери появилась белая тросточка, нащупывая землю, на которую затем ступила женщина. Она была слепой. Вторая дама двигалась сразу за ней. На глазах у нее были темные очки. Выйдя из автомобиля, женщины на миг замерли – полагаю, чтобы сориентироваться.

Погодите-ка… Мне было знакомо это лицо. Господи Иисусе, Мария и Йосиф! Это же Хелен Келлер. Тогда вторая женщина – должно быть, Энни Салливан ^[167]. Знаменитая пара с потрясающей историей: слепая и глухая маленькая девочка была вырвана из лап вечной для нее тьмы преданной и внимательной учительницей. Вот это группа!

– Это для меня большая честь, – ответила я, а затем обратилась к Кэролин: – Спасибо, что привезли к нам таких знаменитых гостий. О, наши солдаты будут просто в восторге от возможности встретиться с ними.

Я полагала, что французы и англичане должны знать про Хелен Келлер. О ее жизни был снят фильм.

Оказалось, что все четыре дамы были на крупной мирной конференции женщин в Гааге. В газетах об этой встрече написали мало. Кэролин рассказала мне, что участие в ней принимали тысячи женщин, включая и делегаток от воюющих стран. Хотя правительство Британии отказалось выдавать представительницам своей страны паспорта, чтобы они не могли поехать туда.

– На этой мирной конференции прозвучал призыв к немедленному заключению перемирия и было заявлено, что, как только женщины получат право голоса на выборах, они не позволят своим странам развязывать войны, – пояснила Кэролин, когда мы с ней шли в сторону госпиталя.

Когда мы зашли в отделение, Джейн Аддамс сообщила, что ездила из одной европейской столицы в другую, пытаясь убедить правительства этих стран опомниться. И остановить войну.

– И как успехи? – спросила я.

– Не слишком, – сокрушенно вздохнула она.

Тут, конечно, словно из ниоткуда возник Пол О’Тул. Он не собирался такое пропускать, он очаровал наших дам. Энни он рассказывал о своих родственных связях с Салливанами. Полу откуда-то было известно, что Хелен Келлер – большая любительница собак, и он разразился цветистой речью, восхваляя этих лучших друзей человека.

Хелен хотела встретиться с ослепшими солдатами немедленно.

– Загадочны и неисповедимы пути Господни, – сказала она мне. – Имя Джорджа Кесслера ни о чем вам не говорит?

– Нет, – пожала плечами я.

– Правда? Он ведь Король шампанского.

– Французского?

– Американского, – ответила она. – Он был одним из пассажиров «Лузитании».

Я была уже настолько пропитана мистицизмом от Мод, что буквально ждала от Хелен рассказа о том, как Джордж явился ей откупоривающим бутылки на небесах.

Но нет – Кесслер был спасен. Болтаясь на волнах в Атлантическом океане, он пообещал, что если выживет, то потратит свои деньги на добрые дела. После своего чудесного спасения он связался с Хелен, и они с ним во Франции, Англии и Бельгии только что основали постоянно действующий Фонд помощи ослепшим на войне.

– Я проведу вас в отделение, – предложил Пол О’Тул.

Эмили и Кэролин пошли вместе, а Пол продолжал гипнотизировать Энни Салливан и Хелен Келлер. Я осталась с Джейн.

– Итак, мисс Аддамс, – начала я, – вы были против вступления Америки в войну, верно?

– Абсолютно, – сказала она.

– Но что, если бы, вступив, мы тем самым положили бы конец кровопролитию? – предположила я.

– В войну ввязаться легко, – ответила она, – трудно из нее выйти. Я так и сказала Вудро.

Дело близилось к вечеру, и после очередного фокуса Пола, снова волшебным образом организовавшего чаепитие, Хелен Келлер привела аргумент насчет войны, который окончательно убедил меня.

– Конгресс не стал бы начинать войну для защиты граждан Соединенных Штатов. Нет, они планируют этим защитить основных американских инвесторов и спекулянтов, а также дать заработать производителям боеприпасов и орудий войны, – заявила она. – Это основные положения моей речи, с которой я в январе выступлю в Карнеги-Холле. Все современные войны основаны на эксплуатации. Нынешняя война началась, чтобы решить, кто будет эксплуатировать Балканы, Турцию, Египет, Индию, Китай и Африку. А сейчас Америка точит свою саблю, чтобы попугать победителей и этим подтолкнуть их к тому, чтобы они поделились своими военными трофеями. Иначе они не получат ничего.

Ну, не знаю. Быть может, из-за того что Хелен слепая и глухая, а ее способность разговаривать – это вообще отдельное чудо, ее слова сразили меня.

Она права. Флаги, патриотизм, песни и барабаны – все это надувательство, шелуха, как выразился бы Пол. Способ заставить солдат умирать ради обогащения других людей.

Так я приняла решение. Нора Келли отныне пацифистка. Теперь только мир. И я придерживалась этой новой приверженности всю ту ужасную зиму.

Январь, 1916

Наверно, мне следовало насторожиться, когда Пол О’Тул начал задавать мне всякие вопросы про Хелен Келлер и Джейн Аддамс, но я полагала, что он интересуется ими просто потому, что они знаменитости. В конце концов, они не делали тайны из своих взглядов.

А ведь Пол распрашивал меня о них еще много дней после того, как «мирные женщины», как он их называл, заезжали к нам в госпиталь. Тем не менее до меня не дошло даже после того, как он вдруг заявил:

– Знаете, а они ведь социалистки.

Сказано это было соответствующим тоном.

– Ну и что? – удивилась я. – У нас многие пациенты тоже социалисты. В конце концов, они ведь рабочие парни.

Начиная с Рождества представители профсоюзов из числа наших больных практически каждый день после обеда проводили в комнате отдыха собрания. Французские солдаты вместе с британскими, а к ним еще примешивались шотландцы, ирландцы и англичане. Все это было как-то необычно.

В первый день нового года я зашла к ним, чтобы пожелать всем здоровья и мира. Рассказала им о прошедшем в Нью-Йорке женском марше мира. И повторила утверждение Хелен Келлер насчет того, что война ведется ради капиталистов.

– Она права, – сказал один шотландский солдат.

– Но какой у нас выход? – сомневался другой. – Мы должны победить сейчас. Слишком много народу полегло, и нельзя допустить, чтобы все это было понапрасну.