Книга Ирландское сердце, страница 50 – Мэри Пэт Келли

Двенадцатое декабря 1912 года – ровно один год, один месяц и один день с того момента, как свадьба Майка и Мейм спровоцировала мое бегство от Тима Макшейна из Чикаго. Хотя теперь я уже подумывала, не была ли я готова к этому намного раньше.

Но миссис Адамс помахала мне открыткой:

– Эта открытка на немецком. – Она негодовала.

– Это эльзасский язык – такой диалект, – успокоила ее я. – Он похож на немецкий, но люди в тех краях французы. Многие рождественские обычаи пришли во Францию как раз из Эльзаса.

– Но разве Франция не позволила Германии отобрать эти земли в одной из недавних войн? – удивилась она.

Я прокашлялась.

– Это была франко-прусская война 1870–1871 годов, – произнесла я, стараясь копировать интонации Питера Кили.

Всю осень он присоединялся к моим турам каждую пятницу, потчуя моих дам французской историей, хотя ни разу не остался на бокал вина в «Фуке», как я это представляла. И никогда не брал деньги непосредственно у меня. Так что мне приходилось передавать конверт с десятью франками по воскресеньям через отца Кевина.

– А этот ваш профессор очень даже симпатичный, – однажды в пятницу в октябре заметила миссис Баррингтон из Нью-Джерси. – Что вас с ним связывает?

– Я его студентка, – ответила я.

Питер всегда вел себя очень официально и с моими дамами, и со мной, хотя периодически вставлял смешной комментарий.

– Луи начал носить парик, чтобы прикрыть свою лысину, – рассказывал он нам. – Его придворные последовали его примеру. И потом двести лет мужчины стригли собственные здоровые волосы, чтобы покрывать головы тяжелой и негигиеничной подделкой. На что они только ни шли ради моды.

Однако с миссис Адамс шутки были исключены.

– Мадам Симон родилась в Эльзасе, в Страсбурге, – сообщила я ей.

Она не обратила на это внимания и продолжила болтать с эльзасской женщиной по-английски. Мадам Симон рассказывала, что, когда пришли немцы, их семья уехала оттуда, но она до сих пор боится немцев.

– У бошей самая большая армия в Европе, и рано или поздно они задействуют ее, – много раз говорила она мне. И постоянно показывала статьи во французских газетах о возвращении Эльзаса и Лотарингии. Вышвырнуть оттуда бошей.

Это Европа. Тут даже рождественскую открытку не купишь без экскурса в историю. Эльзасская женщина попятилась от миссис Адамс, а потом посмотрела на меня. Я достала франк и купила у нее небольшую рождественскую композицию с деревянными фигурками. Женщина улыбнулась мне.

– Danke ^[69], – сказала она.

– Ох уж эти немцы, – продолжала кипеть миссис Адамс, когда мы двинулись дальше. – Они хотят выдавить Англию с мировых рынков. И были бы счастливы прибрать к рукам английские колонии в Африке, – не унималась она, повторяя, как мне показалось, слова своего мужа.

Вероятно, все это было правдой, но мне хотелось вступиться за немцев – хотя бы ради Милуоки и его пива, ради матери моего кузена Эда, тети Нелли, и ее сестры тети Кейт вместе с их отцом-немцем. В детстве, когда мы собирались на Рождество у тети Нелли и дяди Стива, я слушала, как он играет на скрипке «Тихую ночь». Весь наш клан, десятки Келли, плясал под огромным рождественским деревом – сосной из северных лесов Висконсина, увешанной бусами из попкорна и клюквы, которые я помогала нанизывать. Свечки на зеленых ветвях, и Генриетта, зудящая об опасностях, которые таит в себе открытый огонь. Я не могла думать о доме. Это было слишком грустно.

Я рассказала миссис Адамс, что впервые рождественское дерево привез в Англию муж королевы Виктории, принц Альберт, немец, да и сама она наверняка знала в Бостоне некоторых немцев, не обязательно рвущихся все рушить и разорять.

Но она не слушала меня. Вместо этого уставилась на двух тепло укутанных маленьких парижан.

– Эти дети чем-то больны? У них такие красные щеки.

Опять двадцать пять.

На следующем лотке были разложены нарисованные от руки поздравления с Рождеством. Я остановилась.

Я все еще боялась писать домой. Тим Макшейн мог преследовать Розу и Мейм. Мне казалось, будет лучше, если они смогут честно сказать ему, что не связывались со мной. И все же я купила пять открыток.

Миссис Адамс следила за тем, как во время нашего чаепития в «Ритц» я спешно подписывала каждую из них. Я была рада, что помню все адреса. Мейм и Майку, Розе и Джону, Эду и его семье, Мэри и моей семье в Бриджпорте. На последней я написала: «Вниманию Агнеллы Келли, монастырь благотворительного ордена Сестер Пресвятой Девы Марии, Дубьюк, штат Айова», хотя, вероятно, у Аг теперь было другое имя, церковное.

Я попросила миссис Адамс отослать эти открытки из Бостона. Так было безопаснее. Ни обратного адреса. Ни штампа парижской почты.

– Хорошо, – согласилась она, просматривая конверты, и вдруг воскликнула: – О! – Она замерла. – Боже мой, это адресовано в монастырь! Что ж, тогда, думаю, я могу отнести их в центральное почтовое отделение.

– Где вас никто не знает?

– Да.

Миссис Адамс внезапно стала очень дружелюбной и начала рассказывать о своей горничной Бриди, ирландке, но не типичной. Большая чистюля. И работящая! Купила домик для своей семьи в Виски-Поинт в Бруклине, но по-прежнему живет у них.

– Полагаю, у нее куча детей, но она ставит свой долг по отношению ко мне превыше всего. А я позволяю ей навещать близких по воскресеньям, – закончила миссис Адамс.

Я очень обрадовалась, когда в пять часов мы с миссис Адамс наконец расстались. Уже совсем стемнело. Было слишком поздно, чтобы возвращаться в студию мадам Симон с долей из полученных от миссис Адамс двадцати франков. Вдруг я вспомнила, что отец Кевин простудился. На мессе в прошлое воскресенье он ужасно чихал и кашлял. Понесу-ка ему угощение, а если вдруг столкнусь там с Питером Кили, что ж…

– Спасибо, Нора, – поблагодарил отец Кевин, когда мы сидели в приемной колледжа сразу перед входом, ели печенье «Мадлен» и пили присланный из Ирландии чай «Берри».

В первые дни Питер был намного приветливее, а теперь… Я раздумывала, стоит ли мне поговорить о нем с отцом Кевином?

– Вкусно, – сказал отец Кевин. – Господь, может, и хочет, чтобы мы воздерживались от брака, но не может же он, в самом-то деле, ожидать от человека, что он откажется от чашки приличного чая?

Он поворошил уголь в небольшом очаге.

– Он не может нагреть это место. Эти каменные стены, – вздохнул он. – Я вот о чем подумал. Ведь Иисус, Авраам и Магомет были народом из пустыни, из краев с теплым климатом. Может быть, легче быть высоко духовным, когда тебе тепло, как считаете?

Я засмеялась.

– Ну, не знаю. В Чикаго холоднее, чем тут, – ответила я. – Наверное, прямо сейчас там снега по колено.