Онлайн книга «Второй выстрел»
— Но она вернется ко мне? — Попытка произнести это без жалостливой мольбы не увенчалась успехом. — Да, — ласково утешил меня врач, — у нас есть все основания на это надеяться. Я на мгновение закрыла глаза. — Спасибо. — На здоровье. Так вы сжалитесь над тем молодым человеком за дверью? Я снова открыла глаза, бросила взгляд на отца и уловила слегка виноватое выражение на его лице. — Над каким молодым человеком? — резко спросила я. Ну, по крайней мере, мысленно спросила резко. На самом-то деле с моих губ сорвалось лишь невнятное бормотание. Брови хирурга удивленно взлетели вверх, и его глаза забегали между мной и отцом, как будто он понял, что сказал что-то не то. Но уже через пару секунд к нему вернулась привычная самоуверенность, и он утвердился в мысли, что никакой ошибки тут быть не могло. — Ну как же, молодой человек из Англии, — пояснил он. — Приехал через день после того, как вас сюда привезли, и с тех пор сидит в коридоре. — Шон, — сказала я, и что-то сломалось у меня внутри. От неожиданного, невероятного облегчения у меня брызнули слезы. Я чувствовала, как они текут по лицу, собираясь между щекой и подушкой. Раз прорвавшись, они хлынули безудержным потоком. Я все плакала и плакала, пытаясь не слишком содрогаться от рыданий, но тщетно: боль заставляла меня плакать еще сильнее, а плач усиливал боль. — Я так понимаю, вы хотите его увидеть? Я смогла только кивнуть в ответ, не в силах озвучить обвинения в адрес отца, который снова не подпускал ко мне Шона в тот момент, когда он был мне нужен больше всех. В следующий раз, когда я открыла глаза, был уже день. Приподняв голову от подушки, я увидела Шона, сидящего в мягком кресле у моей кровати. Он подпирал голову рукой, поставив локоть на подлокотник, и крепко спал. Даже во сне он выглядел угрожающе. Если бы не дорогие часы «Брайтлинг» на его запястье — и если бы он не был допущен в палату бесспорно авторитетным хирургом, — любая медсестра, заглянув ко мне и увидев Шона, немедленно позвала бы охрану. Сначала я тихонько лежала и наблюдала за ним. Шон был в джинсах и простой белой футболке и явно не брился с утра. На фоне покрывавшей подбородок щетины его кожа казалась бледной; опущенные темные ресницы выглядели неестественно длинными. Много лет назад в моей жизни был момент, когда мне было больно, я была напугана и унижена и каждый день молилась о том, чтобы проснуться однажды в военном госпитале и увидеть, что этот мужчина сидит у моей кровати. Но он так и не пришел. Он даже не знал, что со мной случилось, — узнал гораздо позже… слишком поздно. Тогда наши отношения были тайными, запретными. Шон был одним из моих инструкторов, и любой намек на нашу связь разрушил бы карьеру обоим. После зверского нападения на меня, но до того, как состоялся этот фарс военного трибунала и я оказалась в опале, — когда я все еще наивно полагала, что меня ждет какое-то будущее в армии, — я не осмеливалась спрашивать о нем. Иногда я гадала, изменилось ли бы что-нибудь, если бы я дала о себе знать раньше. Было странно лежать в больнице при похожих и в то же время совсем других обстоятельствах, проснуться и увидеть, что Шон сидит у моей кровати. Конечно, я испытывала глубокую благодарность за то, что он рядом. Как только врач сообщил о его присутствии, я почувствовала, как с меня свалился огромный груз ответственности, который давил на грудь гораздо сильнее, чем отказавшее легкое. Но вскоре облегчение сменилось тяжелым чувством вины. Ведь мне доверили задание, а я его с треском провалила. Я осталась жива, а Симона — нет. И еще Элла… Нет, лучше и не думать о том, что сейчас происходит с Эллой. Должно быть, от подобных размышлений у меня участилось дыхание, потому что в этот момент глаза Шона дернулись под веками и резко открылись, ясные, как будто он и не спал вовсе. Шон заметил, что я смотрю на него, и без колебаний улыбнулся. — Привет, — сказала я. — Привет, Чарли, — мягко отозвался он. — Как ты? — Прекрасно, — слабым голосом ответила я. — Но, надеюсь, ты простишь меня, если я не пойду сегодня на танцы. Шон удивленно приподнял бровь. — Ты танцуешь? — Только когда напиваюсь. — В таком случае, — сказал он, зажигая одну из своих медленно тлеющих улыбок, — напомни мне угостить тебя дешевой выпивкой при первой же возможности. Тут мы оба замолчали, исчерпав запас реплик для светской беседы. — Как думаешь, — начал он, подавшись вперед и опираясь руками на колени, — ты уже готова дать краткий отчет? — Пожалуй, — с откровенной неохотной согласилась я. — Полагаю, все это доставило немало хлопот. — Бывало и похуже, — ответил Шон, устало улыбнувшись. — Полицейские, кстати, очень настойчиво выражали намерение с тобой поговорить о том, что случилось, но твой отец держал их на расстоянии так же успешно, как меня. — Я не знала, что ты здесь, пока мне не сказал хирург, — зачем-то принялась я оправдываться. — Все в порядке. Мне казалось, будет не очень хорошо, если я вырублю твоего дорогого папочку прямо в коридоре. По крайней мере, мне позволили подождать в холле, а не на парковке. — Извини. — Да брось, — пожал плечами Шон. — Ты не хуже меня знаешь, что наши с ним чувства взаимны. Я коротко пересказала события, которые произошли между моим последним звонком Шону и падением в овраг, стараясь сохранять максимальную беспристрастность и объективность. Шон почти не прерывал меня, предпочитая, чтобы я изложила историю своими словами. Только деликатно помогал наводящими вопросами, если я сбивалась. Мне приходилось почти физически напрягаться, чтобы заставить свой мозг сконцентрироваться и не упускать нить повествования. Иногда паузы затягивались на несколько секунд и даже минут, прежде чем я находила в себе силы продолжить. К тому моменту, как рассказ был окончен, я вся дрожала и покрылась испариной; кроме того, у меня ужасно разболелась голова — адская боль пульсировала за левым глазом. Нижнюю часть правого легкого будто тянул вниз тяжелый камень. Когда я замолчала, Шон некоторое время сидел, не произнося ни слова, и смотрел, нахмурившись, в одну точку на изголовье кровати. — Повтори-ка, что сказала Симона, когда ты увидела ее в доме Лукасов, — попросил он наконец. — Кричала, что он его убил и она это видела. И еще что любила его. Потом назвала его гребаным ублюдком, и тогда Лукас бросился бежать. — Значит, она… — Чем это вы тут заняты? — Голос отца, появившегося в дверях, звучал слишком холодно даже для него. Черт, надо срочно попросить, пусть подвинут это гадское оборудование, чтобы визитеры меня так больше не пугали, неслышно выползая из ниоткуда. |