Книга Во власти стихии, страница 14 – Тами Олдхэм-Эшкрафт

Поднявшись на ноги, я добрела до кокпита и спустилась вниз. В штурманском уголке царил хаос, везде валялись книги и осколки стекла. Смахнув осколки с сиденья, я присела, взяла микрофон УКВ-радиостанции и позвала на помощь:

– «Мэйдэй», «мэйдэй», «мэйдэй» ^[7]. Кто-нибудь меня слышит?

Тишина.

– Черт! – Я выпустила из рук микрофон, и он тут же отлетел назад, притянутый пружиной спирального кабеля. Какой смысл вешать его на место? Он сломан, как и все остальное.

Тронув лоб рукой, я ощутила, как горит порез.

– Ты бы лучше осмотрела его, – шепотом посоветовал голос.

– Не хочу! – Но я все-таки встала и дошла до носа яхты. В зеркале вместо себя я увидела какого-то урода. Через порез на лбу можно было изучать строение кожи.

– О, мозги вытекают. Отлично, – произнесла я без особой, впрочем, уверенности в голосе.

Выудив аптечку из недр шкафчика, я поставила ее на крышку унитаза и принялась искать что-нибудь, чтобы обработать рану. Случайно в руке оказалась ампула с морфином – я уставилась на нее словно зачарованная. Потом поглядела на уродца в зеркале.

– Нет, Тами. Даже не думай об этом, – послышался голос.

– Почему нет? – с вызовом поинтересовалась я.

– Потому что, если бы тебе было суждено умереть, ты бы уже умерла.

– Жаль, что не умерла.

– Понимаю.

Самоубийство противоречило всему, что я усвоила за жизнь. Если Ричард утонул, значит так ему было суждено – я понемногу начала впускать в сознание эту мысль. По крайней мере, Ричард умер отличной смертью, занимаясь любимым делом, и шансов, что он до сих пор жив, почти нет. Это его «О Господи» могло относиться и к Всемогущему Богу, которого он увидел в волнах. Может ли такое быть? Вероятно, я неверно истолковала возглас. Это могло быть благоговение, а не ужас – благоговение.

Я осторожно положила ампулу обратно в аптечку, поставила ее на место, в шкафчик, и захлопнула дверцу. Откупорив взятый из аптечки медицинский спирт, я смочила тряпочку и прижала ко лбу, а потом завопила: «ЧЕРТ, ЧЕРТ, ЧЕРТ!» – потому что антисептик жегся как проклятый.

– ГОСПОДИ, – взмолилась я. – Забери меня к себе, прошу, забери меня к Ричарду.

На борту были хирургические нитки, но я не смогла заставить себя зашивать собственный лоб. Вместо того я стянула края раны как можно ближе друг к другу, сколько могла вытерпеть, и закрепила в нескольких местах пластырем-бабочкой. Из пореза сочились кровь и сукровица. Гадость! Чтобы вернуть себе хотя бы какое-то подобие чистоты, я тщательно промокнула раны на руках и ногах тряпкой с обжигающим спиртом. Было больно, но и вполовину не так больно, как при мысли о том, как, должно быть, было больно Ричарду.

В каюте на носу я нашла бандану и завязала всклокоченные волосы на макушке, обмотав ткань вокруг головы. Я привалилась спиной к койке, ненавидя себя за то, что не в силах совершить самоубийство. Я не знала, что делать, а сделать нужно было так много.

– Сверься с картой. Составь план, как добраться до суши.

С неохотой поднявшись на ноги, я направилась к штурманскому уголку. Если уж я раздумала умирать, надо возвращаться к жизни. И возможно – оставалось лишь надеяться, что это возможно, – Ричард станет моей наградой в конце.

В ящике штурманского стола я отыскала карту, на которой были отмечены последние точные координаты, и судовой журнал. Я сощурилась, с усилием разбирая последние слова, записанные Ричардом: «Проклятый „Реймонд“ теперь снова дует на ЗАПАД. Сто сорок узлов. Все, что нам осталось, – молиться».

– Ну почему же наши молитвы не были услышаны? – простонала я. – Почему? Лучше просто выпрыгнуть за борт и…

– Лучше завершить начатое: составь план, как добраться до суши.

Я пошарила в ящике штурманского стола в поисках ручки и размашисто написала в судовом журнале: «Потрепана ураганом „Реймонд“». И снова залилась слезами.

– Ну все… все, хватит уже, – сказала я себе в конце концов и, дотянувшись до полотенца для рук, небрежно свисавшего с духовки, воткнувшейся в ящик книжного шкафа у меня над головой, насухо вытерла лицо. Вдохнув поглубже, я заставила себя сосредоточиться, насколько это было возможно, и принялась снова и снова изучать курс, каким мы с Ричардом шли с Таити. Но как же трудно было сосредоточиться.

Не могло же меня далеко отнести от места катастрофы, так ведь? Я взглянула на часы: так, посмотрим, здесь мы были два или три дня назад? Два, решила я. Глядя на карту, я взяла прокладочные инструменты и принялась высчитывать. Решила, что Кабо-Сан-Лукас должен быть примерно в тысяче двухстах милях на северо-востоке, а Хило, город на Гавайях, примерно в полутора тысячах миль на северо-западе. Я перепроверила вычисления несколько раз, снова и снова выписывая цифры и градусы. Пожалуй, лучше всего будет двигаться с пассатами и течениями до Гавайев. Это значит примерно триста градусов на компасе.

Зато Кабо ближе к дому.

Без Ричарда у меня нет дома.

– У тебя много домов. Есть дом мамы и дом папы. Есть дом бабушки и дедушки.

– И дом Ричарда?

– Да, твой дом там, где Ричард. А теперь ты отправишься домой через Гавайи, так будет разумнее всего.

– Что значит «там, где Ричард»?

Тишина. Единственным звуком, оставшимся в голове, был ток крови в ушах.

– ЧТО ЗНАЧИТ «ТАМ, ГДЕ РИЧАРД»? – прокричала я.

Голос не отвечал.

– НУ ЛАДНО, В ТАКОМ СЛУЧАЕ ИДИ К ЧЕРТУ, ГОЛОС! – выкрикнула я.

Чтобы досадить голосу, я подошла к раковине, подставила чашку под кран, дождалась, пока кончатся шипящие брызги и чашка наполнится водой. Жадно проглотив воду, я вылизала последние капли.

– Ты уже выпила четыре унции.

– УМОЛКНИ! – выпалила я, но, взглянув на указатель уровня воды, обнаружила, что он замер на отметке «Пусто». Переполненная чувством вины, я опустила чашку. Прихватив с койки спальный мешок, цветастую рубашку Ричарда и его гитару, я потащила все наверх, торопясь покинуть это мрачное подземелье.

Поклявшись, что больше никогда туда не спущусь, я устроила себе постель в кокпите и принайтовила штурвал, чтобы руль стоял прямо. Это поможет «Хазане» двигаться по течению с максимальной скоростью.

Я принялась раскачиваться вперед-назад, вперед-назад. В какой-то момент в моих руках оказалась гитара Ричарда, и я даже стала что-то напевать, пощипывая струны.

Отложив гитару, я забралась в спальник и плотно затянула шнурок.

– Спокойной ночи, любимый, – сказала я усеянному звездами небосклону.