Книга Истина, страница 58 – Эдуард Хруцкий

— Да, действительно, с утра он был в комиссионном автомагазине.

Генерал открыл ящик стола, достал сигареты, закурил.

— Давайте подумаем, что у нас есть?

— Практически заявление Явич, что некто Големба, он же Лунев, предал оперативную группу. Но это слова Явич, а доказательства? Что мы принесем прокурору? Только то, что майор Наумов вспомнил, что за рулем находился Лунев? Маловато. Это не обвинение, а версия. Начинайте отрабатывать ее. Прочно, так, как вы умеете. А пока давайте посоветуемся с коллегами.

Генерал поднял трубку:

— Алексей Петрович, если у вас есть время, загляните ко мне.

Через несколько минут в кабинет вошел полковник Корнеев из соседнего управления. Он поздоровался с Казариновым и сел. Казаринов сразу отметил, что Корнеев не поздоровался с генералом, значит, уже был у него.

— Евгений Николаевич, сейчас Алексей Петрович нам кое-что объяснит.

— Нам стало известно об утечке строго секретных данных. За последние пять лет.

— Это угрожало обороне? — спросил Некрасов.

— Да.

— Вам о чем-нибудь говорит фамилия Лунев?

— Конечно. Ветеран войны. Выполнял задание НКВД в глубоком тылу врага. Интересный ученый. Только вот последнее время он как-то отошел от научной деятельности.

— В чем это выражается?

— Исчезли его статьи, не вышла книга, объявленная пять лет назад издательством «Наука». Более того, он прекратил работу над темой, когда рукопись была уже почти готова. Было это приблизительно в семьдесят девятом — восьмидесятом году.

— Евгений Николаевич, — Некрасов повернулся к Казаринову, — начни отсчет именно с этого времени. Этот период наверняка даст ответ на многие вопросы.

— Простите, Александр Дмитриевич, — удивился Корнеев, — вы подозреваете Лунева?

— Да, Алексей Петрович, да.

— Но у него безукоризненная биография, никаких подозрительных связей…

— И тем не менее… спасибо вам за помощь. Остальные вопросы решите с Казариновым. Вы свободны, товарищи.

В кабинете Казаринова Корнеев распустил узел галстука, расстегнул воротничок.

— Слушай, Евгений Николаевич, — полковник удобнее устроился у стола, — поведай-ка мне, что у тебя есть.

— Алексей Петрович, пока только наметки, но есть предположение, что Лунев в 1943 году был завербован в Гродно резидентом «Зондерштаба-Р» капитаном Рискевичем, выдал оперативную группу из центра. Боясь разоблачения, убил писателя Игоря Бурмина и бывшего полицая Сичкаря.

— Ого, — Корнеев присвистнул, — у вас есть предположение о его связях со спецслужбами Запада?

— Только наметки.

— В чем это выражается?

— Бурмин и Сичкарь убиты из пистолета «намбу» последней марки.

— Это ни о чем не говорит. Лунев часто ездит за границу… Теперь давайте пофантазируем, что он приобрел там пистолет. Просто так, для себя. Есть же такие любители.

— Вы думаете, Алексей Петрович, Лунев сделал все это, боясь разоблачения?

— Я не стал бы строить все эти предположения, если бы не утечка информации.

— Видимо, придется поработать вместе.

— Хорошо, — Корнеев встал, — наша служба окажет вам любую помощь.

Корнеев ушел, а Казаринов достал стандартную папку с надписью «Дело» на обложке, вписал фамилию Лунев Б.Д. и номера статей 64, 102 УК РСФСР.

* * *

Лунев проснулся ночью от странного ощущения, будто в комнате кто-то есть. Он открыл глаза и начал всматриваться в темноту. В открытое окно глядела звезда. Она пристроилась ровно в углу оконной рамы, нестерпимо яркая и далекая. И ему стало как-то не по себе от ее почти белого холодного света.

Лунев встал, не зажигая огня, нащупал сигареты и вышел на маленькую террасу. Опустился в кресло-качалку, которое когда-то привез из Будапешта.

Что же случилось? С чего он вдруг так разволновался? Всего неделя осталась. Потом поездка в Софию и… Лунев затянулся сигаретой зло и глубоко. Разве хотел он этого? Ну, Сичкарь — сволочь, черт с ним. Он-то помнит, как этот полицай, спекулянт вонючий лез к Граджине. Помнит. А вот Бурмин… Ну что не сиделось человеку? Писал бы да фильмы делал. Так нет, полез в документы, начал в архивах копаться. Вот и пришлось его убрать. Он убил его, нет, не он, а второй человек, родившийся в нем в сорок третьем году. Убил потому, что не было выхода.

Лунев понял, что убьет писателя, когда встретил Бурмина у станции техобслуживания.

Бурмин посмотрел на него настороженно и холодно, не подал руки, говорил отрывисто и сухо. И Борис Дмитриевич понял, что эта поездка в Гродно что-то подсказала Бурмину. Понял, и на душе у него стало скверно и муторно.

Два месяца назад на своем дачном участке он нашел сверток, в котором лежал пистолет, глушитель и патроны. Он сам просил их сюда доставить.

Опасность почувствовал интуитивно, как только этот болван Брозуль привез к нему Бурмина.

В тот первый день все было прекрасно. Подвиги вспоминали, коньяк пили, чокались. Говорили красивые слова, хотя он никогда не любил распространяться о своем партизанском прошлом.

Еще давно, в институте, его попросили выступить на вечере в День Победы. Он посмотрел в глаза профоргу и сказал:

— Неужели ты не понимаешь, что я не имею на это права?

С тех пор вся его жизнь была подернута неким флером таинственности.

Он никогда не носил ни колодок, ни наград. Не хотел привлекать к себе внимание. Зная, как строго проверяют тех, кто идет на загранработу, он всячески отказывался от нее. Хотя понимал, что раскопать его прошлое будет нелегко.

Да, собственно, что случилось-то в этом прошлом? Один раз всего испугался. А кто не испугался бы, когда к тебе прямо в комнату смерть приходит?!

Тот день он помнит всю жизнь. Красавчика этого Рискевича. Многое забыл, а голову его помнит. Густо набриолиненные волосы с белой дорожкой пробора.

Испугался он тогда, но все же за пистолетом полез. Вспоминая тот вечер, вернее, ночь, Лунев по сей день не может вспомнить: зачем ему пистолет понадобился? Что он хотел с ним делать? В кого стрелять? В себя или в Рискевича?

Потом, когда Рискевич ушел, он опомнился и понял, что сделал в своей жизни один верный поступок. Не выдал Брозуля. Сейчас иногда, когда видит его, основательного, неторопливого, глухая ненависть горло сжимает.

Смотрит на него и думает: «Если бы не я, сгнил бы ты в гестаповском подвале».

Когда его, подстреленного, немцы к лесу отвезли, он опять в город пробрался, пришел к Брозулю. Вместе в отряд ушли.

Нет. Не виноват он был, что эти погибли. Он же один раз оступился. Всего один раз. А до этого делал все, как нужно, и после этого тоже.