Онлайн книга «Центр тяжести»
|
– Это не плохая идея, это ужасная идея. Но это единственная идея. У тебя есть идея получше? – Да. – Какая? – Не делать этого. – Пффф, «не делать» – это не идея. Мы обойдем дом, ты подсадишь меня. Расслабься ты, мы ведь не обокрасть его собираемся, я просто хочу полистать его бумаги, он ведь пишет письма каждый день, там должны быть черновики или типа того-нет? – И все же я… – Тихо. Пригнись. Он идет. – Зачем мне пригибаться? Я и так лежу на животе во ржи. – Это пшеница. Тихо. Темнело, воздух наполнился гулким стрекотом сверчков, мы смотрели вслед уходящему Косарю. – Идем. Грек достал свой карманный фонарик. Мы вернулись к дому и стали обходить его по часовой стрелке. – Вот. Пятно света остановилось на небольшом окошке, на высоте где-то два с половиной метра. Он взял фонарь в зубы, как кубинскую сигару, и повернулся ко мне: – Подшади мея. Я сложил руки в замок, и Грек, опершись мне на плечи, потянулся вверх. Он зацепился пальцами за край окошка и поднялся как-то очень ловко, влез туда, буквально втянулся, как змея – в нору. – Я внутри, все отлично. Если что – свисти! – Но я не умею свистеть, – отозвался я. – Что?! – Голова Грека появилась в окошке. – В смысле, не умеешь? – Ну, вот так. – Как можно не уметь свистеть? Все детективы должны уметь свистеть, это часть профессии! – Иди в жопу. Не умею – и все. – Ладно, не важно, нам в любом случае нужен какой-то позывной. Сигнал об опасности. Обычно используют свист, но ты же не можешь просто закричать. Я лихорадочно соображал, и тут меня осенило: – Ой, слушай, я ведь умею изображать пьяного селезня. Грек удивленно смотрел на меня сверху вниз. Только голова в небольшом прямоугольнике окна – как диктор в телевизоре. Он поднял руку и посветил фонариком мне в лицо. – Повтори-ка. – Ну, я умею изображать пьяного селезня. Мой дедушка однажды напоил уток пивом, и они очень смешно крякали, и я так хорошо научился им подражать, что они даже приняли меня за своего. Он выдержал паузу, покачал головой. – Я хочу официально зафиксировать этот момент, потому что это самое странное признание из всех, что я когда-либо слышал. – Мы теряем время, – сказал я. – Уже девятнадцать пятьдесят пять. – А, ну да. Хорошо, просто давай договоримся уже насчет сигнала тревоги. Издай какой-нибудь звук. Я набрал воздуху в легкие и издал несколько крякающих звуков. Кряки мои звучали так странно, что Грек сорвался, и голова его пропала из окна. Раздался грохот. – Я в порядке! – тут же крикнул он. – Я в порядке! – И его хохочущая голова снова возникла в прямоугольнике окошка. – Я хочу сделать официальное заявление: это был самый странный позывной в истории. Мне очень понравилось. Сделай так еще раз! Я снова крякнул. Смех у него был очень заразительный, я тоже захихикал. Но тут же вспомнил про время, посмотрел на часы. – Эй, уже восемь. – Блин! Щас вернусь! Будь на стреме! Ночь не была темной, небо как свежий лед на озере, а звезды в нем – как пузырьки воздуха в толще льда, а луна – как мутная вода в проруби. Я запрокинул голову и подумал: как жаль, что я ничего не понимаю в звездах. Надо бы выучить хотя бы парочку созвездий, чтобы смотреть в ночное небо и не чувствовать себя тупицей. А потом я взглянул на пшеничное поле и вспомнил про эту книжку, где там пропасть на ржаном поле. Надо бы ее почитать, хоть пойму, в чем же там соль и зачем кому-то понадобилось сеять рожь прямо над пропастью. Какой в этом смысл? Ведь если засеять поле на краю пропасти, то люди не смогут увидеть края и упадут. Или, скажем, комбайн будет собирать эту рожь, и комбайнер не заметит края и свалится туда. Интересно, в книжке есть ответы на эти вопросы? А если, например, на дне этой пропасти есть деревня или город, и жители живут себе и в ус не дуют, а потом – бац! – и им на головы упадет комбайн, а? Прямо вот на крышу дома. Сидишь ты такой, завтракаешь, яичница, кофе с молоком, все дела, и – фигак! – твои кишки намотаны на лопасти комбайна! Что-то такое было в той крутейшей книжке братьев Стругацких, которую мне читал отец! Хоть убей, не помню, как она называется: там что-то про осадки. Надо будет спросить у отца. Потом я посмотрел на огромную клетку для пса. Фарадей – ужасное чудовище, единственный пес на свете, который не умеет лаять. Какой смысл его держать? Ведь такой пес не сможет ни отпугнуть незнакомца, ни предупредить хозяина о том, что кто-то приближается. Хотя, тут же подумал я, с другой стороны, молчаливый взгляд этого пса порой гораздо страшнее любого лая. Да и вообще все зависит от хозяина. Может быть, Косарю и не нужны предупреждения. Ему нужен тихий пес, который сможет беззвучно подкрасться к незваному гостю и перегрызть ему глотку. Голосовых связок у Фарадея, может, и нет, а вот зубы еще как есть. Надо только выпустить пса из клетки… И только тут я заметил, что клетка открыта. Металлическая дверь нараспашку. Меня бросило в пот. Я хотел издать тревожный сигнал, уже даже приложил ладони ко рту, но передумал. Нельзя привлекать внимание. Пес ведь может услышать меня. Где он вообще? Я бросил взгляд на пшеничное поле, залитое лунным светом. Дул ветер и гнал волны по полю, колосья раскачивались. Или это пес бежит? Боже мой, это он! Я рванул вокруг дома, к двери и стал бить в нее кулаками. – Саша! Саша! Открой! Открой, слышишь?! Быстрее! Я долбил по двери так сильно, что у меня тут же заболели кости, заломило запястья и костяшки пальцев. Когда дверь распахнулась, я оттолкнул Грека, ворвался в дом, щелкнул замком и тут же сполз по двери на пол. Меня трясло так, что я с трудом дышал. – Ты дурак-нет? – Грек развел руками. – Мы же договорились. – К-к-клетка! – Что? – Клетка! Клетка открыта! Он подбежал к окну, отдернул штору и стал вглядываться в темноту. В тот день я впервые услышал, как он матерится. Ругань его была такой изощренной, что я просто не понимал половины слов. Когда же приступ паники прошел, стал ходить туда-сюда. – Идиот-идиот-идиот! – Он бил себя по голове. – Я не подумал об этом. Конечно же, он выпускает собаку, когда уходит из дома. Это ведь очевидно. Я смотрел на него снизу вверх, сидя на полу, подпирая спиной входную дверь. – Что будем делать? – Тихо. Мне надо подумать. – Он ходил по кругу и ворошил свои волосы. Прошло пять минут, но он так и не произнес ни слова. |