Онлайн книга «Петр Иванович»
|
– Что скажете? – поинтересовался профессор после того, как гость довольно долго рассматривал инструмент. Ребман попросил его сначала сыграть несколько звуков. – Ишь ты какой! – смеется профессор, – вы даже очень хитры! Но вы правы, все зависит от звука, а не от внешнего вида. Поэтому я ее и купил, несмотря на то, что Ауэр мне не советовал, дескать, она… но об этом поговорим после. Он берет скрипку и начинает играть. Он играет великолепно. Затем снова кладет инструмент на рояль: – Итак? – А что сказал Ауэр? – Сначала я хочу услышать, что скажете вы. – Да ведь я не специалист. – Как раз неспециалисты иногда лучше догадываются. Итак? – По звуку это одна из них, вне всякого сомнения. – Из чьих? – Из Страдивари, конечно. Такого тембра другие скрипки не имеют. Разве что случайно. Но я не думаю, что в данном случае речь может идти о совпадении. – Что еще? – Я бы не стал выносить приговор, в таких вещах можно грубо ошибиться. – Нет, говорите! Скрипка уже моя, так что вы меня не разочаруете, даже если… – …скажу, что у нее ненастоящая дека?! Профессор содрогнулся: – Что вы такое говорите? Вы уже с кем-то обсуждали мою скрипку, может быть, Михаил Ильич… – Да нет же, я никогда и ни с кем об этой скрипке не говорил, и вижу ее впервые. Простите мою откровенность, но вы сами настаивали. – Но это именно то, что мне о ней говорит Ауэр… – И Анатоль Леме. Ему я больше доверяю, в моих глазах он – авторитет. – И что бы он сказал в данном случае, будь он еще жив? – Можно еще раз взглянуть? Профессор взял инструмент и протянул его Ребману: – Итак, говорите все как есть! – Но только, пожалуйста, не злитесь на меня. Я не хочу оценивать ваш инструмент, подвергать сомнению его ценность. Он перевернул скрипку и держит ее против света. – И что? – Подойдите поближе. Видите, вот здесь? Ребман указал на одно место на нижней деке, на котором облупился лак. – Да, но такие изъяны есть на всех старых скрипках, и это даже считается признаком красоты инструмента. – Я имею в виду не это, а потемнение древесины. Видите? Профессор надевает очки и присматривается: – Ну и что? – Итак, Федор Андреевич, если вы мне позволите… – Говорите спокойно! Правду, во всяком случае, я еще способен выслушать. – Даже от подмастерья-недоучки? – Даже от «недоучки», если это правда. – Ну так вот… – Ребман стучит кончиком указательного пальца по месту потемнения на дереве. – Нижняя дека протравливалась! – И что это означает? – По мнению Анатоля Леме, старые мастера никогда не протравливали дерево перед тем, как покрывать лаком. Следовательно… Вместо взрыва возмущения, которого ожидал Ребман, раздался смех: – У нее ненастоящая нижняя дека! – Да. Вы об этом знали? – Конечно, знал. Когда это обнаружилось, я, естественно, не смеялся, а плакал. В этом была причина моего нервного срыва тогда в Париже, прямо во время концерта. Да-да, батенька, это был страшный момент. Зато теперь я хороший друг и учитель своим студентам. Вы должны знать, что из моих учеников еще ни один не провалился на экзаменах. А это кое-что значит. Если бы не тот случай, кто знает, я мог бы стать одной из тех несчастных «знаменитостей», которые не могут спокойно спать от страха, что не удержатся на своей высоте. И это было бы для меня намного большей трагедией, чем та, что со мной случилась. Дело обычное: сегодня вы прославляемы всем миром и богаты, завтра – бедны и всеми забыты. А мои ученики меня не забудут. Некоторые из них даже добились известности. Так что нет лиха без добра. Сейте разумное, доброе, вечное – глядишь, семечко и прорастет. Он убрал скрипку. Посмотрел на гостя, переводя разговор на его персону: – А чем вы занимаетесь? Вам Россия еще не надоела, со всей своей нынешней неразберихой? Ребман в полном недоумении: – Полноте! Разве Россия может надоесть? – Что же вам так нравится во всем том, что здесь творится? – Меня увлекает происходящее. Хотя в политике я ничего не смыслю… – Благодарите Бога и радуйтесь! – Я тоже так думаю, хотя наш друг Михаил Ильич и говорит, что грех не участвовать в «событиях мирового масштаба». Но каждый судит по себе. Даже в оценке таких событий важны происхождение, почва и корни. Этот поток увлекает даже тех, кто вовсе не желает быть творцом истории. Вот я и думаю: может, все было бы иначе, родись я русским или англичанином, или американцем, а не захолустным швейцаришкой. Но потом наступает редкая минута озарения, и тогда я ясно чувствую: «Где родился, там и пригодился». Ребман вернулся на свадьбу около шести часов, успев еще и прогуляться. Из кухни доносился такой стук и грохот, как будто там готовили для полка изголодавшихся казаков. Но запах шаферу совсем не нравится: – Баранина, – ворчит он, – чтоб ее… – Только если плохо приготовить, – тут же отозвался Карл Карлович, который как раз вышел проветриться и услышал вздох Ребмана. – Ничего лучшего вы еще не пробовали: русская баранина, приготовленная с немецкой тщательностью!.. Где это вы пропадали так долго? Мы уж было подумали… – …что пора вызывать полицию? Драка уже закончилась? – Напротив, только начинается. Взгляните сами. Он распахнул двери в залу: – Это ли не поле брани! За время отсутствия Ребмана на этом «фронте» особых изменений не произошло: продолжается планомерное уничтожение запасов продовольствия, да так, что дым коромыслом. Несколько гостей уже так набрались, что самое время выпустить пар. Карл Карлович, как распорядитель пира, объявил: – Давайте-ка, гости дорогие, поиграем в подвижные игры, а то сидеть целый день за столом вовсе не здорово. Вставайте и пожалуйте в салон! И вот в музыку праздника влились свежие обертоны. Они играют в фанты. И в шараду. Всем заправляет батюшка, то есть священник, который тоже остался пировать. Ребман не устает удивляться тому, насколько остроумен и изобретателен этот человек, как он мил, умен и весел – совсем не похож на лицо духовного звания. Потом все танцуют. За инструментом – тетя Соня. В одиннадцать часов вечера распахнулись обе створки дверей в столовую: пожалуйте к столу! |