Онлайн книга «Петр Иванович»
|
Он берет «грешника» под руку: – Все, пойдем. И спасибо тебе за доверие! При входе в монастырь им навстречу вывалила толпа крестьянок с котомками за плечами, с палками вместо посохов, одетых в волочащиеся по земле юбки из грубой ткани, из-под которых выглядывали тяжелые мужские сапоги. Все лица закутаны в черные платки. Ребман смотрит им вслед: – Можешь мне что угодно посулить, но в таких нарядах я по их виду ни за что не определю возраста. Молодые люди идут вдоль наружной стены, которая огибает весь холм, и дальше по дороге, ведущей вверх к святому граду. Монастырь расположен на песчаной скале высотой в семьдесят-восемьдесят метров, ступенчато ниспадающей в Днепр. Еще одна стена, намного выше и толще прежней, со старинными балками сторожевых башен. И вот они стоят у центральных ворот перед надвратной церковью, даже наружные стены которой сплошь расписаны ликами святых – несколько десятков изображений. А над ними позолоченная крыша. На боковых стенах слева и справа от ворот – росписи: монастырь, с Сионской горы устремляющийся в небо, два ряда святых угодников, каждый из которых изображен внутри звезды. И на входных воротах святые: в длинных облачениях, с красивыми белыми бородами, со свитками писаний в руках. За воротами видна колокольня собора и один из золотых куполов. Это теперь можно все словами описать. Но не когда вот так стоишь, и все это сверкает перед тобой под прозрачным весенним русским небом! Это не просто голубой шатер над головой, сквозь который видишь небеса, взгляд устремляется все выше и глубже, проникая в тайну бесконечности времени и пространства. – А почему вон там, на куполе, вверху под крестом еще и полумесяц? – спрашивает Ребман. – Византийский крест над азиатским полумесяцем! Они входят через ворота в монастырь, нет – в город! Да, это был настоящий город с улицами, садами, гостиницами, школой и церквями. Штеттлер утверждает, что здесь есть даже своя типография. – Что, собственно, означает слово «Лавра»? – спрашивает Ребман, – это имя святого? – Нет, Лавра – это просто название монастыря: лавра или монастырь, так говорят русские. Он постучал в окошко в глубине ниши. Бородатое лицо – борода начиналась уже у самых глаз – выглянуло оттуда. Они перебросились между собой несколькими словами. Окошко снова затворилось. И тут же к ним из боковой двери вышел монах с каштановыми локонами, как у Христа. В руках у него был фонарь. – Это наш проводник, – говорит Штеттлер. – Всего мы за полдня, конечно, не осмотрим, для этого потребуется целая неделя, но самое важное и прекрасное ты все же увидишь. Сначала пойдем в Церковь Трех Святителей, это одна из самых старых во всей России. Он делает знак монаху, и они идут. – Это у них какой-то особый орден, что у него такие длинные волосы? – Нет, у всех православных духовного звания точно такие же. Как только они вошли внутрь, монах машинально затараторил. Штеттлер переводит всю историю монастыря: основатель – митрополит Илларион, живший в одиннадцатом веке. Во время первого нашествия татар монастырь полностью сгорел и был восстановлен в четырнадцатом веке, и так далее, так далее, целую ектенью. Но Ребман его не слушает, ему бы только глазеть: что за блеск, что за изысканность, просто варварское какое-то великолепие! Иконы сплошь покрывают стены, все в чистом золоте и густо усыпано драгоценными камнями. Ни уголка, ни кусочка стены, где бы не было росписей или золота и где бы не прятались старые, пылью веков покрытые образа. В полумраке, в кадильном дыму, которым всех входящих тут же окуривают, возникает чувство страха. Мнится, что Святые в любой момент могут наброситься на тебя. Ребману даже несколько раз показалось, что он видел разряды молний. – Какой контраст, – тихонько шепчет он Штеттлеру, – здесь такая расточительная роскошь, а там – оборванные нищие на голой земле. Спроси его, все ли камни на этих иконах настоящие, и считает ли он правильным то, что на деньги бедняков покупается такое великолепие… Но тут монах оборачивается, смотрит на Штеттлера и сам его о чем-то спрашивает. – Что он сказал? – Он хочет знать, православные ли мы. Штеттлер отрицательно качает головой, и монах снова его о чем-то спрашивает. – Верим ли мы в чудотворные иконы и в святых? Снова качание головой, на сей раз очень энергичное. Монах продолжает допытываться: – А вы из каких, немцы, что ли? – Швейцарцы, – отвечает монаху Штеттлер. – Это еще что такое? – Это страна такая, Швейцария, а мы ее граждане. Монаху кажется, что его дурачат: – Ну и где ж это будет? Штеттлер машет рукой вдаль, дескать, во-о-он там… Монах провожает руку взглядом: – Что, далече? – Да уж… – Дальше Москвы? – Намного. – Дальше Рима или Парижа? – Нет, ближе. – Так где же это? – вопрошает монах. – Париж и Рим ведь как раз на русской границе, а между ними и нами сроду ничего не было! – Что он еще хочет знать? – Спрашивает, на каком языке у нас говорят? Штеттлер вытягивает четыре пальца: – У нас говорят на четырех языках, не на одном! – На каких? Штеттлер называет ему все четыре. – А на русском? – Нет, по-русски у нас не говорят. Монах расспрашивает дальше: – А велика ли ваша столица? Штеттлер отвечает. Монах хочет знать еще, кто ними правит, царь или император? – Ни того нет, ни другого. – И даже короля нету? – Мы сами у себя правим! – по-швейцарски гордо заявляет Ребман. Монах задумчиво вытягивает лицо, по которому можно легко прочесть то, что он хочет сказать: ни святых, значит, и веры нету, ни царя, ни императора, ни даже короля, ни большого города. Он почесал что-то в бороде, повернулся и пошел прочь, так и оставив «немцев» в недоумении. – Что он сказал? – Что мы – варвары. Дальше они пошли одни. – Какова же вера этих людей, – говорит Штеттлер, указывая на убогих, бедно одетых богомольцев, что до земли кланяются перед чудотворной иконой и без конца вдохновенно крестятся, – каков камень Веры, на котором они жизнь свою строят! Сотни километров сквозь снег и дождь по колено в грязи, замерзшие, голодные, без денег и без крыши над головой, горбушка черствого хлеба в котомке из мешковины – а в сердце эта всесильная Вера в чудо, которая помогает преодолевать все трудности. А для нас и путь в сто шагов стал непомерно длинным. Ты уже бывал в здешних церквах? |