Онлайн книга «Петр Иванович»
|
– Так, значит, вы швейцарец. Что ж, если ваша работоспособность соответствует вашему здоровому виду, то можно поздравить нашего Николая Максимовича с новым удачным приобретением! В конце они еще зашли в упаковочную, где товары укладывали в аккуратно сбитые ящики – в основном это были фотографические пластинки и фотобумага. Затем ящики взвешивали, связывали, запечатывали и, наконец, чернильной ручкой по гладкому влажному дереву надписывали адреса. Целыми рядами стояли они, готовые к отправке. – Почему эта партия все еще не отправлена? – спрашивает шеф подчеркнуто мягко, – ведь все же еще в субботу было упаковано! – Да, в половину восьмого вечера! А по субботам почта, как и все нормальные учреждения, закрывается в пять. Разве вам, Николай Максимович, это не известно?! – безо всякого почтения возразил начальник склада. «Значит, и здесь работают сверхурочно, – думает про себя Ребман. – И выглядит все совсем не так, как если бы люди были всем довольны. Но меня это не касается». Затем шеф вприпрыжку поскакал с Ребманом обратно в бюро и сказал Елизавете Юльевне, чтобы она приготовила место для нового сотрудника и освободила одну из пишущих машинок, так как он должен сейчас же приступить к работе. И с этими словами шеф мгновенно скрылся в «святая святых» или в «крепости», – именно такое определение Ребман впоследствии не раз слышал от сотрудников. – Да, места здесь немного, – заметил Ребман, когда уселся в своем сумеречном уголке у входной двери. – А света еще меньше. Так я не моту работать. В его распоряжении был совсем маленький кусочек столешницы, едва ли метр длиной, и такой узкий, что только пишущая машинка и уместилась. – Придется включить свет, – отозвалась коллега, – в этой дыре иначе вообще ничего не увидишь. В приличном месте такого никто бы не потерпел. И многого другого из того, что здесь происходит!.. Вы сможете писать на этой машинке? Ребман пошутил: – Так же, как и на любой другой. Я еще никогда не пробовал писать на машинке. – А кто же вы тогда по профессии? Ребман заулыбался во весь рот, сверкая золотым зубом: – Разве по моему виду трудно догадаться? Тут уже и коллега обнажила зубы – белоснежные, между прочим: – Я вижу только, что вы молоды и не слишком-то умны. Простите, что я себе позволяю так говорить, но если молодой человек, который выглядит так, как вы, идет к этим братцам на поклон – а вам придется кланяться, еще увидите! – то он либо глуп, либо, как утопающий, готов ухватиться за соломинку… Но лучше начинайте стучать на машинке, наш шеф слушает все в оба уха. Ребман потянул к себе лампу с зеленым стеклянным абажуром, что висела на обычном проводе; укрепил ее кусочком проволоки над старой, запыленной и задерганной «Smith Premier» и вставил в машинку один из английских фирменных бланков, целую стопку которых ему перед этим вручил шеф. И начал стучать двумя пальцами, конечно, клавиша за клавишей, как мальчик, который учится играть на фортепиано. Приходится внимательно следить и целиться, чтобы ударить по нужной клавише. Елизавета Юльевна объяснила ему все «музыкальные» правила: как заправлять и вынимать бланки, переключать с широкого интервала между строк на узкий, как поставить большую букву и прочее и прочее… – Однако пишите узко: все с маленьким интервалом между строк, а то придется еще… Идет! И вот шеф уже стоит в дверях, держа свое пенсне в руках. – У вас все в порядке? – обратился он к Ребману и исчез так же быстро, как и появился. – Ну у него и слух! – прошептала Елизавета Юльевна. – И нюх! – отозвался Ребман. Когда пробило двенадцать, – хотя боя часов в России не слыхать, все же так говорят, – он еще и страницы не написал: все приходилось искать и буквы, и строчки, переспрашивать, вытирать, исправлять, если он при всем старании все же нажимал не на ту клавишу. Со вздохом взглянул он на свою коллегу, которая настрочила уже целую папку: – Как здесь положено, можно идти, когда пришло время, или нужно сначала спросить? – На обед можно идти без спросу. Вечером не советую. Только те, что в лавке, могут – они должны на поезд успеть, а нам нельзя, пока шеф на месте. – И когда же он уходит? – В половине восьмого, в восемь, а то и в половине девятого. Обычно он без четверти восемь принимается диктовать, и в тот же вечер все нужно отослать. Или когда ему приносишь почту на подпись, то еще требуется добавить то и это. Так что все приходится переписывать, исправлений он не допускает. – И вы все это терпите?! Или он платит за переработки? – Переработки! За это мы ведем борьбу без конца и края. Некоторые даже переехали за город, чтобы вовремя уходить с работы. Возможность наконец уйти – единственная отрада в этой конторе! Если бы мы не были такими дураками! Я, например, уже давно могла бы вернуться на свое прежнее место… – А где вы раньше работали? Елизавета Юльевна назвала крупную, известную во всем мире фирму, которую знал даже Ребман. – И получала бы больше, но каждый раз, когда я ему об этом говорю, он обещает мне повышение. Пока еще ни разу его не выплатил. – Сколько же он вам платит, позвольте спросить? – Двести пятьдесят рублей. – Двести пятьдесят… Да это же княжеское содержание! – Да, в пересчете на швейцарские франки и по довоенному курсу. И если жить у своих, на всем готовом. Как в вашем случае – не так ли? – В каком-то смысле… – И что вы там у них платите, могу я узнать? Услышав ответ, коллега схватилась за голову: – Я столько же плачу только за комнату, вернее, платила, пока не началась война. Они подняли цену до шестидесяти. И все остальные цены кругом ползут в гору. А вам он сколько платит? Ребман сказал все, как есть, всю свою шкалу. Коллега смеется: – Они вас здорово поймали. А вы не подумали о том, что идет война и что жизнь с каждым днем дорожает? – Нет, я об этом не думал и ничего подобного не чувствую. Но я предполагаю, что если действительно станет хуже, то и он проявит рассудительность и можно будет об этом поговорить. Коллега кивает: – В этом вы правы: наш Николай Максимович всегда действует по расчету и никогда иначе. Спросите у Ивана Михайловича, и у счетовода, и всех остальных, – услышите ту же песню! – Да, как раз об Иване Михайловиче он меня предупреждал, чтобы я с ним был настороже. – Известно почему. Иван Михайлович – первый сотрудник этой фирмы, он здесь дольше всех служит, он-то этих братьев хорошо знает. Что он вам еще обещал? Я имею в виду, кроме оплаты? Ребман рассказал. Она опять кивает в ответ: |