Онлайн книга «Драконы зимней ночи»
|
Почетный караул отступил прочь. Склонив головы, Рыцари молча стояли так некоторое время. Потом повернулись к Лоране. Ах, какую речь следовало бы теперь произнести, какие славные деяния вспомнить!.. Но долго-долго слышалось в тишине только приглушенное всхлипывание старого гнома, да Тассельхоф, отворачиваясь, жалко шмыгал носом. Лорана смотрела в умиротворенное лицо Стурма… и не могла выговорить ни слова. В какой-то миг она даже позавидовала Стурму. Он больше не узнает ни боли, ни страданий, ни одиночества. Для него война завершилась. И он погиб победителем. Зачем же вы оставили меня!.. – безмолвно кричала Лорана. Оставили совсем одну!.. Сперва Танис, потом Элистан, а теперь еще и ты!.. Как же я отпущу тебя, Стурм!.. Как ты мог погибнуть и бросить меня! Не смей!.. Не пущу!.. Лорана подняла голову – глаза ее блестели в факельном свете. – Вы ждете высокопарных речей, – выговорила она, и голос ее дышал холодом могильного подземелья. – Благородных речей, прославляющих геройские деяния наших погибших. Ну так вот, от меня вы их не услышите! Рыцари хмуро переглядывались. – Эти люди, которым хранить бы великое братство, выкованное еще во дни юности Кринна, умерли отягощенными взаимной враждой, гордыней, честолюбием и жадностью, Я вижу, вы смотрите на Дерека Хранителя Венца, но не он один в том повинен. Виновны вы все! Все! Все, кто в этой схватке за власть прикидывал и раздумывал, на чью сторону встать! Иные из Рыцарей опустили головы, кое-кто побледнел от гнева и стыда. Слезы душили Лорану. Но вот рука Флинта стиснула ее ладонь. Лорана собралась с силами и продолжала: – Лишь один из вас был превыше мелочных дрязг. Лишь один из вас сверял каждый прожитый день со священным для него Кодексом Чести. А ведь большую часть этих самых своих дней он формально оставался вне Рыцарства. Он был Рыцарем по духу и сердцу своему! А не по записи в каком-нибудь там списке!.. Протянув руку к алтарю, Лорана взяла с него покрытое засохшей кровью Копье и высоко подняла его над головой. Это движение словно бы освободило ее дух; тьма, окутавшая было эльфийку, была изгнана. И когда она заговорила вновь. Рыцари недоуменно вскинули глаза. Ее красота показалась им благословением, подобным веянию весеннего утра. – Завтра я уеду отсюда, – негромко проговорила Лорана, устремив лучистые глаза на Копье. – Я отправлюсь в Палантас. Я расскажу им о том, что здесь случилось сегодня Я возьму с собой это Копье и голову дракона. Я швырну эту мерзкую, кровавую голову на ступени их великолепных дворцов! Я встану на нее, как на трибуну, и заставлю их услышать меня! И Палантас будет слушать! Его жители поймут, какая опасность им угрожает. А потом я поеду в Санкрист и на Эргот, я буду странствовать по всему миру, который никак не отбросит свои ничтожные свары, чтобы сообща бороться с врагом! Ибо, пока мы не уничтожим крупицы зла в своих собственных душах – как это сделал человек, о котором я говорю, – не видать нам победы и над тем великим Злом, которое собралось нас поработить! Руки и глаза Лораны были устремлены к небесам. – О Паладайн! – Ее голос звенел, как серебряная труба. – Мы пришли проводить к Тебе, Паладайн, благородные души Рыцарей, погибших в Башне Верховного Жреца. Даруй же нам, оставшимся пребывать в истерзанном войнами мире, такую же высоту духа, как та, что отметила жизнь и гибель этого человека!.. Лорана закрыла глаза, не замечая слез, хлынувших по щекам. Она более не горевала по Стурму. Она плакала о себе. Ей будет так не хватать его. И Танис… Какими словами расскажет она ему о гибели друга?.. Как станет жить в мире, из которого ушла такая душа?.. Медленно опустила она Копье на алтарь. И преклонила колени. Флинт обнял ее. Тассельхоф погладил ее по голове. И, как бы отвечая молитве, за их спинами все громче зазвучали низкие голоса мужчин, слившиеся в скорбном рыцарском гимне. О Хума, прими его душу в объятья! Пусть он затеряется в солнечном свете, В дыханий ветра, в небесном сиянье. О Хума, прими его душу в объятья! За гранью небес, равнодушных и гневных, Введи его с миром в селенья блаженных, Туда, где предел сокровенных мечтаний, Где песне меча отзываются звезды. Пускай отдохнет он, уставший сражаться, В чертоге покоя, не зная печали, Не ведая бега текущих столетий, В обители Бога Добра, Паладайна. Пусть гаснущий свет его глаз потускневших Опять отразит безмятежное детство, Все свежие краски широкого мира. О Хума, прими его душу в объятья! За тучи тяжелого дыма умчится, Взыскуя святого бессмертия Неба, Душа, так любившая бренную Землю В ее вековых, вековечных заботах. Коснувшись бессмертного звездного блика, Письмен, что от века пророчат нам судьбы, Она отрешится от горестей мира. О Хума, прими его душу в объятья! И вздохом последним душа удалится Извечного боя за счастье и правду - Уходит герой, не познавший бесчестья, В объятия Хумы, где сонмище древних Превыше вороньего жадного крика, Куда воспаряла мечта его сердца О радостным веснах, цветущих без страха, За светлой бронею наследников Хумы. Туда, где лишь сокол вещает о смерти, Уходит воитель – он призван Богами Из гаснущей жизни в обитель бессмертья Из сумерек мира – дорогой рассвета, В объятия Хумы, где сонмище древних, Давно искупивших страдания плоти И тщету ума, обреченного тлену, В чертоги героев, в лучи Паладайна. За гранью небес, равнодушных и гневных Введи его с миром в селенья блаженных, Туда, где предел сокровенных Мечтаний, Где песне меча отзываются звезды. О Хума! Прими его душу в объятья За гранью небес, равнодушных и гневных. Пускай отдохнет он, уставший сражаться. Пусть гаснущий свет его глаз потускневших За тучи тяжелого дыма умчимся, Коснувшись бессмертного звездного блика, И вздохом последним душа удалится Превыше вороньего жадного крика, Туда, где лишь сокол вещает о смерти, В объятия Хумы, где сонмище древних, За гранью небес, равнодушных и гневных. Песнь смолкла. Торжественным, медленным шагом подходили Рыцари отдать павшим последнюю дань и на краткий миг преклонить колени перед алтарем. И один за другим покидали Чертог Паладайна. Их ждали холодные постели, беспокойное подобие сна – и грозный рассвет завтрашнего дня. Лорана, Флинт и Тассельхоф остались одни у тела своего друга. Они стояли обнявшись; сердца их были переполнены. Стылый ветер задувал в двери Чертога. За дверями ожидал почетный караул, готовый закрыть их и запечатать. |