Онлайн книга «Прайм-тайм»
|
– Я хотела бы поговорить с тем у вас, кто отвечает за отношения с инвесторами, – сказала она женщине с коммутатора. – У нас нет таких, – услышала в ответ. Анника отодвинулась, давая пройти даме с ролятором. – Кого нет? – спросила она и огляделась в поисках более подходящего места, где она могла бы без помех разговаривать. – Инвесторов или тех, кто занимается контактами с ними? Ее собеседница хихикнула: – Ни тех ни других. Справа от себя Анника увидела ведущую вниз лестницу перед магазином диетических продуктов. – С вашим руководителем можно меня соединить? – Его уволили на прошлой неделе. Анника сделала несколько быстрых шагов к лестнице, сбежала вниз, остановилась на площадке, недосягаемая для дождя. – Ты одна осталась от всей фирмы? – поинтересовалась она. – По большому счету, – ответила женщина. – Что ты хочешь знать? В ее убежище пахло мочой и сырым бетоном, Анника сглотнула, перешла к делу: – У меня есть вопрос относительно аналитической справки ЦЦБ… Центра ценных бумаг… – Как раз сегодня я этим и занимаюсь, – сообщила женщина. – На этом фронте у нас нет причин для радости, если можно так сказать. Анника пнула ногой несколько смятых банок из-под колы и бутылочку из-под йогурта. – И сколько одна ваша акция стоит сегодня? – В последний раз, когда я проверяла курс, а это было полчаса назад, мы находились на уровне 38 к 50. – Совсем плохо, – констатировала Анника, – не так ли? Женщина на другом конце линии снова рассмеялась, на сей раз по-настоящему горестно: – А ты ведь не какая-то финансовая акула, верно? Поезд подъехал по боковой ветке, заскрипели тормоза. – Все правильно, – сказала Анника. – И не ловкий биржевой игрок, но хватает других, якобы являющихся таковыми. Из-за которых компании вроде вашей оказываются на краю гибели. Они и есть предмет моего исследования. – И что тебя интересует? – спросила женщина с коммутатора Global Future, также ответственная за отношения с инвесторами и все остальное в фирме. Обитатели южных пригородов потоком устремились мимо, спеша наружу из синих железных вагонов, Анника повернулась к ним спиной. – Данные по одной сделке с акциями, – произнесла она тихо. – Я не могу давать такую информацию, – отрезала ее собеседница. – Я знаю, – сказала Анника. – И не прошу тебя этого делать. Я собираюсь все тебе сама рассказать, чтобы ты просто проверила сама, если захочешь. В трубке воцарилась тишина. Поезд метро с грохотом подкатил к перрону где-то справа от нее, бетон завибрировал. – О чем идет речь? – Об одной инсайдерской сделке, но она не имеет отношения ни к членам вашего правления, ни к вашему руководству. – Когда он была проведена? – спросила женщина. – Перед обнародованием катастрофического полугодового отчета в прошлом году… – Имевшим место 20 июля, я знаю. Кто? Анника неслышно перевела дух, автобус, державший курс на Тюресе, с ревом проехал над ней. – Человек по фамилии Торстенссон, – сказала она, склонившись над телефоном. – Довольно большая сделка, 9200 акций. – Подожди немного. Анника посмотрела вверх вдоль лестницы, на граффити и силовые кабели, свисавшие со стальных конструкций, напоминающих монстров из кошмарного видео «Пинк Флойд». Ветер выдувал мелодии через отверстия в металле, заставлял провода петь. Она слушала, задержала дыхание. – 9200 акций, – сказала женщина, – у меня есть такая сделка. Анника зажмурилась, почувствовала, как у нее резко подскочил пульс. – В какой день? – 24 июля. Она так крепко сжала зубы, что те скрипнули. – О’кей, – сказала она. – Огромное тебе спасибо. – Ты же никому не скажешь? – О том, что это ты рассказала? Никогда в жизни. Она нажала кнопку отбоя, посмотрела вдаль на дорожную развязку, мусоровозы и автопоезда, поток машин на пути к центру города. Сделала три глубоких вдоха и позвонила Шюману. – Пустышка, – сказала она. – Если верить аналитической справке Центра ценных бумаг, Торстенссон продал весь пакет 24 июля. Через четыре дня после обнародования отчета. Ей ответила тишина. Анника проверила телефон: – Алло? – Ты уверена? – Насколько это только возможно, – подтвердила Анника. – О’кей. Спасибо. – Я сожалею, – сказала она, и почему-то у нее стало тяжело на душе. – Хорошо. Шюман положил трубку. Анника почувствовала, как у нее запылали щеки. Почему она восприняла неудачу Шюмана как личную? Она увидела перед собой лицо Анны Снапхане, вспомнила, как та удивилась ее неспособности проявлять характер, когда речь шла о близких ей мужчинах. Принадлежал ли шеф редакции к данной категории? Можно ли было назвать их отношения близкими? Она не стала забивать этим голову, набрала новый номер, позволила себе расслабиться, отчасти воспринимая разговор с комиссаром как отдых. – Ханна Перссон прописана у матери в Мальме, – сказала она, когда комиссар ответил. – Но не живет с ней, а обитает где-то в Катринехольме. Именно там вы задержали ее, не так ли? – Это что у нас такое – игра в двадцать вопросов? Анника пропустила его иронию мимо ушей. – Похоже, у нее осталось не так много друзей детства, поэтому она, возможно, живет с несколькими другими нацистами. Все правильно? Она услышала, как он усмехнулся. – Продолжай. – Она живет вместе с несколькими другими нацистами в квартире… – Не-а, – перебил он ее, – неверно. Анника прислонилась к бетонной стене и слишком поздно обнаружила, что кто-то именно там приклеил жевательный табак. – Черт, – выругалась она, с отвращением стряхивая пальцами прилипшую грязь. – Что? – Не в квартире, значит… Она живет с несколькими нацистами в каком-то помещении… В помещении нацистской организации. – Бинго! Но, насколько нам известно, она одинока. Анника скромно улыбнулась. – О’кей. И где нам найти… Она закрыла глаза, задумалась. – Не так много мест в Катринехольме, где нацисты могли бы обосноваться, никому не мозоля глаза, – сказала Анника, размышляя вслух. – Я бы назвала Неверторп, не будь там так много иммигрантов, – вряд ли они чувствовали бы себя уютно в такой компании. Опять же тамошние жильцы наверняка попортили бы им нервы. Так что скорее, пожалуй, это где-то в Эстере, правильно? |