Книга Улица Иисуса, страница 11 – Самид Агаев

– Поздно ты заговорил об этом, – ответил Егор, принимая бурдюк.

Он тоже выпил, закупорил и убрал его в хурджин.

– Все, а теперь тишина. Я пошел на позицию.

Али остался один. От выпитого натощак вина он сначала почувствовал тепло в животе, затем – легкость в теле. Поездка на охоту уже не казалась ему такой уж бессмысленной затеей. Более того, в нем вдруг проснулся охотничий азарт. Он снял с плеча лук, вытащил стрелу из колчана и стал на изготовку, готовый выстрелить в любой момент по дикому зверю. Егор, стоявший в полусотне шагов ниже по тропе, с удивлением наблюдал за своим приятелем. А, когда Али посмотрел на него, отрицательно покачал головой, предостерегая от выстрела. Темнота начинала рассеиваться, день был уже близок. Неизвестно сколько времени они простояли в полной тишине. Но вдруг до слуха Али донеслись странные чавкающие звуки, дробный перестук и короткое хрюканье. В следующий миг он увидел, как из-за поворота на тропе появился кабан, а вслед за ним Али вдруг с изумлением заметил трех полосатых кабанчиков, семенящих за родителем. Жалость кольнула его в сердце, и он опустил изготовленный к стрельбе лук. Али бросил взгляд на друга. Егор стоял, держа рогатину на изготовке. Время, в течение которого кабан с малышами неспешно прошествовал мимо Егора, показалось Али чрезвычайно долгим. Однако Егор не ударил. Когда топот копытцев смолк, Егор опустил рогатину и подошел к другу. На лице его была досада.

– Это самка с детенышами, – сказал он, – не смог убить. Вот если бы секач.

– Еще постоим, – предложил Али, в котором охотничий пыл еще не угас.

– Нет смысла. Второй раз уже не пройдет. Пойдем в сторожку, погреемся, допьем вино, перекусим, сделаем привал. А потом двинем обратно.

– Поедем, довольствуясь возвращением вместо добычи, – улыбнулся Али.

– Хорошо сказано, – сказал Егор, – надо запомнить. Это твой афоризм?

– Это слова Имр-уль-Кайса – великого арабского поэта. Он жил еще до рождения пророка Мухаммеда.

Они поднялись в сторожку. Егор собрал немного валежника вокруг строения, принес, положил у печки.

Пока он собирал хворост, Али настрогал лучины и зажег огонь. Хворост был мокрый, и пламя едва теплилось. Он сидел против открытой конфорки и подкладывал ветки.

– Ты лучше закрой дверцу, – посоветовал Егор.

Али послушал. Тяга, в самом деле усилилась. Пламя загудело в трубе. Егор вытащил бурдюк, протянул Али.

– Не надо было пить за удачу перед охотой, – сказал он, – мы ее спугнули, я суеверен, как и всякий язычник.

– Ты расстроен, друг мой, – заметил Али, – напрасно, мы так хорошо прогулялись, поохотились. Ведь результат не всегда – главное в деле. Ты сегодня совершил добрый поступок. Не лишил детенышей матери, не обрек их на погибель. Разве этого мало? Оцени, ты же философ.

– На охоте я охотник, а не философ, – ответил Егор, – а впрочем, ты прав. Пей.

Али, пожелав другу здоровья, припал к соску бурдюка.

– Как ни странно, – сказал он, – я никогда не пил вот так, из бурдюка. В этом есть что-то первобытное.

– Так мы же на охоте, – улыбнулся Егор, – первобытный способ пропитания. Впрочем, если бы наши праотцы были такими гуманистами, как ты. Мы бы не увидели свет с тобой. Эволюция не знает жалости, в природе выживает сильнейший.

Он взял из рук Али бурдюк, допил оставшееся вино, аккуратно закупорил, сунул в мешок. Между тем в сторожке уже было тепло, небольшое пространство прогрелось быстро.

– Хорошо сидим, – сказал он.

– Это точно, – согласился Али, – только меня в сон тянет.

– Понятное дело. В тепле разморило, встали сегодня ни свет, ни заря. Вот и ко сну клонит. Ты вот что, хафиз, позволь мне побыть еще в первобытном состоянии. Ты вздремни малость, а я пойду, пройдусь по округе. Может, зайца подниму, может тетерев попадется. Кажется, уже рассвело.

Егор выглянул, открыв дверь. В сторожку ворвался тусклый свет зимнего утра.

– Хорошо, – согласился Али, его неудержимо клонило ко сну, – только не уходи далеко, заблудишься. И недолго. Мы сегодня еще в баню собирались.

Егор кивнул, соглашаясь. Повесил на плечо лук, прикрепил к поясу колчан.

– Рогатину тебе оставлю, – сказал он, вдруг медведь завалится. Встретишь его, как положено – отобьешься.

– Типун тебе на язык, – сказал Али, – здесь медведи не водятся.

– Все равно закройся, если спать собрался. Подопри дверь чем-нибудь.

С этими словами он вышел из сторожки. Али последовал его совету, подпер дверь, подбросил дров в печь, лег на лежанку и мгновенно заснул.

Ему снился благословенный пророк Мухаммед, укоризненно качающий головой. Али не чувствовал за собой никакой вины, однако перечить и оправдываться не стал, хотя удивился, и возразил, отвечая на невысказанный упрек:

– За мной нет вины, так сложились обстоятельства.

– Как же, – укорил пророк, – пьешь вино, предаешься разврату.

– Разврата не было, – возразил Али.

– Разврата не было, – согласился пророк, – обвинение снимается, а как быть с вином?

– Но вы же сами пили вино?

– Пил до определенного возраста, потом бросил.

– И я брошу, я еще не созрел до этого.

– Ладно, с этим тоже разобрались. Но ты усомнился в вере, – строго сказал пророк.

– Вы же знаете, какие испытания выпали на мою долю, что я пережил. Безвременная смерть матери, гибель отца, кончина жены и не рождённого ребенка. За что мне все это? Я мухи никогда не обидел. Потому и усомнился.

– Как человек, я тебя понимаю, – тяжело вздохнул Мухаммад. – Очень даже понимаю. Мой единственный сын, мой мальчик, умер у меня на руках. Но он, – при этих словах пророк указал вверх, – может не понять… я бы на твоем месте поостерегся, ведь ты хафиз.

– Я думаю, что ему нет никакого дела до меня.

– Это не так, – возразил пророк.

– Ну, а если это не так, то он меня понимает и прощает. Как родитель прощает своего неразумного отпрыска. Когда дитя заявляет родителю, что он в него не верит, что на самом деле его принес аист. Это же не меняет положения вещей. Это лишь вызывает улыбку у родителя.

– Хорошо у тебя язык подвешен, – заметил пророк, – не зря ты судейских убеждаешь.

– Ну почему же, нынешний судья не плох.

– Да, мне он тоже нравится, – согласился Мухаммед, и вдруг, спохватившись, воскликнул, – а от своих жен я сколько натерпелся!

– Вот поэтому я больше и не женюсь.

– Здесь я тебя тоже понимаю, – с сочувствием сказал пророк и добавил строго, – и все-таки ты кончай куролесить.

– Но вы же заступитесь за меня, если что?

– Может быть. Но неизвестно, что ты еще натворишь? Так что, я бы на твоем месте на мое заступничество не очень-то рассчитывал.