Онлайн книга «Ненужные»
– Варя, а я тебя не заметила, – робко, словно извиняясь, произнесла Марина. – Да ты никогда никого не замечаешь, – фыркнула Варя. Она вытерла варежкой нос и вдруг сказала: – Это из-за тебя я сегодня контрольную по матеше не написала. Мне Раиса двойку теперь поставит. Марина растерянно моргнула. – Не могла, что ли, списать дать? – продолжала распаляться Варя. – Подумаешь, воображала! – Варя, Раиса мне и так два замечания сделала, – запинаясь, ответила Марина. – Когда я оборачивалась… Я начала тебе писать записку с ответами, но урок уже закончился. Однако эти аргументы не оказали должного воздействия, и Варя смерила одноклассницу взором, преисполненным ядовитого презрения: – С тобой так никто дружить не будет. Одна останешься! Нужно помогать! Саша переводила недоуменный взгляд с сестры на возмущенную толстую девочку. Неизвестно, чем закончился бы спор, если бы к ним не подошла кондукторша – тучная женщина лет пятидесяти пяти с серым пуховым платком на голове. Мясистое лицо багрового цвета «украшал» фингал под правым глазом, редкие зубы смахивали на сгнившую ограду, изо рта тянуло несвежим дыханием. Через плечо – небольшая облезлая сумочка из кожзама с гремящей мелочью. Судя по выражению заплывших глаз, кондукторша была явно не в духе. – За проезд, – отрывисто произнесла она, держа перед собой темно-желтый моток билетов. Глядя на нависшую над ними грузную кондукторшу, Марина неожиданно испытала неосознанную тревогу. До сегодняшнего дня она не встречала эту неопрятную женщину – раньше на их маршруте работал седой старичок, которого все называли дядя Вася. «Может, он заболел? И вместо него теперь будет ездить эта тетя с синяком?» – Оплачиваем проезд, – раздраженно повторила кондукторша, и Варя с Мариной торопливо полезли в карманы. Женщина взяла четыре пятирублевых монетки от Вари, оторвала ей билет и уставилась на ладошку Марины, в которой, поблескивая медью, лежали два кружочка по десять рублей. – Эта с вами? – хрипло спросила она, тыча толстым пальцем со стершимся лаком в сторону Саши. – Да, – тихим голосом ответила Марина. – Она моя сестра. – Сколько ей лет? «Шесть, – сверкнуло в мозгу Марины. – Скажи, что Саше шесть лет! И тогда не придется платить!» Эта мысль еще резонировала в закоулках сознания, когда из ее рта непроизвольно вылетело: – Семь. – Тогда еще двадцать рублей, – безапелляционным тоном заявила кондукторша. Марине внезапно стало жарко, хотя из ее рта вырывались облачка пара. – Двадцать рублей? – переспросила она, хотя прекрасно слышала женщину. – Да. За себя и сестру. Саша, словно чувствуя приближающуюся беду, прижалась к Марине, испуганно глядя на кондукторшу. Та продолжала сверлить сестер ледяным взглядом. Дрожащей рукой Марина потянулась к кармашку. Задела об «молнию» содранную утром заусеницу, поморщилась. Пальцы нащупали четырнадцать рублей – два «пятака», одна двухрублевая монетка и две рублевые. – Ну?! – повысила голос кондукторша. – У меня… гм, у меня только четырнадцать, – несмело проговорила Марина, раскрывая ладошку. Женщина сипло усмехнулась: – А кто шесть рублей за вас будет доплачивать? Я не миллионерша, чтобы вас, «зайцев», бесплатно катать! Ища хоть какую-то поддержку, Марина посмотрела на Варю, но одноклассница демонстративно отвернулась и, что обиднее всего, ее круглое лицо озарилось триумфом, граничащим со злорадством. – …мало того, что и так копейки за работу платят! Мало того, что пьяные хулиганы руки распускают, чуть глаз не выбили, – продолжала кипятиться кондукторша, – так все время норовят обмануть! Еще никогда Марина не испытывала такого стыда. С колотящимся сердцем она оглядела пассажиров, что сидели поодаль. Вон какой-то незнакомый прыщавый парень, жующий жвачку… вон какая-то худая тетя в наушниках, копающаяся в сотовом телефоне, а вон какая-та бабушка дремлет у окна… И, как назло, никого из знакомых! – Варя, – позвала она умоляюще. – Варя, ты не могла бы… – У меня нет денег, – отрезала девочка, даже не повернув голову в сторону Марины. – Нет денег – выходите, – потребовала кондукторша. У нее был такой вид, что она вот-вот ударит кого-то из сестер. – В следующий раз не забудете у мамы взять! «У нас еще нет мамы», – едва не сорвалось с языка Марины, но она сдержалась, промолчав. Кондукторша еще пару минут продолжала извергать желчь, вероятно, ожидая, что Марина огрызнется или просто вступит с ней в спор, и тогда она уж оторвется по полной, но девочка хранила молчание. Как и Саша, спрятавшаяся за ее спиной. Наконец автобус сделал остановку, и к этому времени кондукторша полностью выдохлась. – На выход, – процедила она, провожая девочек злым взглядом. На ступеньке Саша поскользнулась, и Марина едва успела удержать сестру от падения. Двери, скрипнув, закрылись, и «ЛИАЗ», кашлянув вонючим бензиновым выхлопом, неторопливо двинулся дальше, как сонная гусеница. Девочки проводили автобус безмолвными взглядами, затем посмотрели друг на друга. – Марина, а где наш дом? – тихо спросила Саша. Марина оглянулась, бледнея. Вдоль дороги лесополоса, с другой стороны – необозримо-заснеженное поле. Лишь разбитая дорога, покрытая кашей из снега и слякоти, напоминала о присутствии человека. – Где наш дом? – дрожащим голосом повторила Саша. * * * – Слышь, ты никого больше не звал? – задал вопрос Сапог, с подозрением уставившись на приятеля, и Леха, рискуя вывихнуть шею, энергично замотал головой. – Что, думаешь, менты? – испуганным шепотом спросил он. – А что мне менты?! – внезапно окрысился Сапог. – У меня еще на справке об освобождении чернила не высохли! Я сегодня первый день на воле! Если менты, так, может, это по твою душу?! – Дык, Леня, тебе на учет вроде встать надо, – влез в разговор Данилыч. – Можа, участковый что разнюхал? Стук раздался в третий раз, и было в этом грохоте в железные ворота гаража что-то надрывно-отчаянное, как последний крик о помощи, словно стоящий снаружи человек из последних сил спасался от озверевших преследователей, намеревающихся разорвать его в клочья. – Сапог! – послышалось снаружи. Голос был глухим и дребезжащим, будто волочащаяся на веревке консервная банка, привязанная к хвосту дворняги. Приятели переглянулись. – Кажись, Керосин, – неуверенно предположил Леха. Лоб Сапога, испещренный глубокими морщинами, слегка разгладился. |