Книга Голубиная книга анархиста, страница 47 – Олег Ермаков

Щелк. Помещение в современном многоэтажном доме. Что-то вроде собрания, повестка неясна. Все выходят из подъезда, обговаривая подробности предстоящего полета. Но я не удержался. Лечу один вверх мимо окон. За мной кто-то тоже поднимается. Смотрю, кто это. Мой бывший одноклассник и друг детства Тюлин. Давненько не виделись. Привет! Задерживаемся у последнего окна, под самой крышей небоскреба, разглядывая комнатку, захламленную и убогую, и спящего на диване грязного, измученного, небритого парня. У него лицо наркомана. Открываем окно. Парень глядит, протирая глаза. А мы, усевшись на подоконнике, принимаемся увещевать его. Он слушает, уже понурившись.

— Можно же обходиться без этого?

— Чем тебе вообще не по нраву действительность?

— Да, посмотри на нас. Нам и безо всякой этой дряни интересно.

С этими словами мы просто соскальзываем с подоконника вниз. Удаляемся под взглядом того парня, подбежавшего к окну.

Но сразу рядом с небоскребом начинается полоса проводов. И все же мы как-то умудряемся пробираться дальше, выше, пока не попадаем в здание, расположенное где-то очень высоко. Это как бы обширная башня, пустая внутри. Много людей. Какие-то распорядители их сортируют.

С чего это и мы решили войти в толпу?

Распорядитель резко говорит, что вряд ли нам повезет. Впрочем, попробуйте.

И мы медленно возносимся внутри башни в веренице мужчин, женщин, детей.

Наверху очередная служительница, пожилая женщина. Я излагаю ей мое «дело». Суть его такова: в тоталитарной стране, в Ираке, живет молодая женщина, которая не может встретиться с возлюбленным. Служительница интересуется, не я ли возлюбленный? Отвечаю утвердительно. «Хорошо», — говорит она. Я готовлюсь… Меня зовут в светлое помещение. Справа ванны с людьми, некоторые из них явно мертвы, а некоторые живы. Веселенькое местечко. Какой-то небесный морг! Полуморг-полуморильня.

— Налево! — скомандовали мне.

Оглядываюсь. За стеклянной перегородкой невысокий лобастый седовласый распорядитель. Он смотрит на меня и говорит, что, верно, мне не все захочется рассказать о себе. Мгновенно с великой охотой соглашаюсь.

— Но тем не менее ты готов?

— Да.

Распорядитель приближается ко мне со шприцем. Ну, вот шприц. Что это? Лечебница? А?! Рывок…

В лицо Васи ткнулось что-то, наоборот, мягкое. Открыв глаза, он видит пушистую мордочку. Насколько дневная действительность бывает добрее снов. В первое мгновение ему почудилось, что это беглец, Бернард собственной персоной. Но нет. Мордочка слишком маленькая. Котенок.

Внизу раздавались голоса. Пахло вкусно картошкой и жареным салом с луком. Вася протирал глаза. Где он? В Ираке? Или в каком-то чужом деревенском детстве? У него деревни не было. Мамаша загоняла его на все лето в лагерь, да и все. Вася пощекотал котенка и пошевелил ногами. О, ноги болели. Да, ведь всю ночь он шатался в шумерских потемках…

— Фасечка, — подала голос Валя, отдергивая цветную занавеску. — Ты проснулся? А я и слышу — шуршит чё-то… Счас.

Она подала ему сухую одежду. Вася медленно натягивал на себя штаны, постанывая от боли в ногах. Потом надел рубашку, слез с печки и сразу увидел женщину на коляске. У нее были короткие, скрывающие уши соломенные волосы, светлые глаза. Одета она была в малиновую рубашку и синий джемпер и укрыта зелено-голубым пледом. Близоруко щурясь на Васю, она пробормотала:

— Где-то мои очки… Сейчас.

Она, видимо, хотела съездить на своей коляске в комнату, но Валя ее опередила, проворно вышла и вернулась с очками на голубом шнурке. Женщина поблагодарила ее и нацепила очки на длинный нос с хрупкой горбинкой. Глаза ее сразу увеличились и стали зеленоватыми.

— Я как в том фильме, — проговорила с улыбкой женщина и продолжила, делая голос страшным: — Подыми-и-те мне ве-э-ки.

Контраст с персонажем, которого имела в виду она, был разительный, и Вася сразу отозвался своим фирменным смехом: «Хых-хи-хы-хи-хыыы-хи!». Засмеялась и Валя.

— А что, — говорила женщина хрипловато-мягко, — ночью сидишь, шьешь… всяко-разное в голову лезет.

— Ой, как вы тут одна, ху-угу! — воскликнула Валя. — И не закрываетесь!

— Ай, — ответила женщина, махнув рукой. — Так наездишься на своей тачанке, что уже и нет сил. Да и кто тут ходит, все свои. Хотя в соседнюю деревню и прибился один… Зык. Вроде как он сидевший. А кто-то кличет его так: Язык. Не поймешь. Но тут дело-то какое: у него язык раздвоенный…

Валя выкрикнула свое: «Ху-угу!» — и перекрестилась несколько раз. Вася задержал взгляд на ней. Была она снова в синем халате, покрытом ромашками. Лицо умыто. Волосы причесаны и убраны в хвост. Как будто и не Вальчонок.

— Ага, говорят, в тюрьме его за что-то так наказали свои же. Или проиграл он им в карты. Или сказал лишнего. Может, и хотели вовсе-то отрезать. Да рука сорвалась. Ну, тут всякое говорят. Так он раз пришел и ко мне.

— Матушка-Заступница, — пробормотала Валя.

Женщина ласково смотрела на нее.

— Какая ты молодая, а уже вся в вере, — сказала она. — Наверное, родители тебя в православную гимназию водили?

Валя опустила глаза, пробубнила что-то невнятное.

— Да, она прямо на Соборной горе обучалась всем этим премудростям, — сказал Вася.

— Пра-а-вда? — спросила женщина, всплескивая мягкими белыми руками.

Валя враждебно посмотрела на Васю. Такого колючего взгляда у нее он еще не видал.

— Нет, тетя, это он так, — сказала она. — Просто… коло собора жила.

— Ох, как там красиво! — воскликнула женщина. — Крепость, сады, дома, Днепр… Я такое хочу вышить бисером. И подарить епархии.

— Хых, мало у них подарков всяких, — тут же отозвался Вася. — От часов до лимузинов.

Женщина удивленно посмотрела на Васю.

— Ох-хо, — произнесла она. — Что же это я, дура старая, заговариваю вас. Давайте кушать! Умывайтесь… Как вас зовут?

— Вася, — ответил Вася.

— Ну вот, Василий, там рукомойник в углу.

И когда Вася умылся и утерся веселым полотенцем с петухами, она помахала ему рукой и сказала, что ее зовут Татьяной Архиповной.

— Давайте и вы подкатывайте к столу, — пригласила она, подъезжая к столу перед окном.

На столе дымилась сковорода с картошкой, пышел жаром чайник, лежали в тарелке желтоватые соленые огурцы с укропом, серел порезанный хлеб и круглились баранки.

— Чем рады, — говорила Татьяна Архиповна, — уж не обессудьте, страннички.

Вася уселся на шаткую табуретку. Села сбоку и Валя. Прибежали две кошки, замяукали.

— Да сейчас, — сказала Татьяна Архиповна, собираясь отъехать на коляске.