Книга Голубиная книга анархиста, страница 59 – Олег Ермаков

— Откуда у странника лишние деньги, — бросил Вася, ускоряя шаги.

— Это еще надо посмотреть, какой ты странник…

Придя в дом, Вася вылил воду в большую металлическую флягу и позвал Валю в кухню.

— Вальчонок, собирайся.

Девушка вскинула на него глаза.

— Фасечка?

— Уходим. Хватит. У нас там лодка, продукты.

— Но, Фасечка, я еще полы не помыла… Давай еще побудем у тетеньки? А? Фасечка?

Тот отрицательно покачал головой.

— Нет, нет, нет. Нам надо уносить отсюда ноги.

— Почему? Фасечка? Тута так хорошо.

— Обло-Лаяй! — коротко ответил Вася.

— Что?

— Уже здесь. Пошли. Скажи хозяйке спасибо.

— Ой, Фасечка… Я… я… не могу.

— В смысле?

— Не могу уйти.

— Как это?

— Так, Фасечка, так. Надо тетеньку посмотреть. Помыть ее. Нагреть водички. У нее ранки на ножках…

Вася растерянно смотрел на Валю, как будто видел впервые.

— Погоди, Вальчонок. Ты что, не поняла, в чем тут соль?

— Хуу-гу, Фасечка, поняла, поняла. Тетенька одна пропадает, ночами сидит, вышивает. Одигитрию будет шить. А я ей расскажу как. Я видела.

— Что ты видела?

— Одигитрию. Сон мне был здесь в первую ночь — такой красивый, такой красивый, Фасечка!

— …Какой? — против воли спросил Вася.

— Две белые мягкие бабочки. Одна летает, другая на земле. И ту, что на земле, жалят осы, пикируют на нее и жалят, звонко жужжат, проворно шевелят усиками, впиваются жалами в бабочку, в ее крылья. А я им как крикну: «Чиво такое?! Чиво тут происходит?!»

Лицо Вали слегка побледнело и стало вдохновенным.

Она продолжала:

— И тут чей-то голос… — Валя побледнела сильнее. — «Лик Богородицы!» — голос Вали пресекся.

Вася ждал.

— И сейчас же бабочка, которую жалили осы, обернулась, показала мне свое лицо. Ой, Фасечка, я не умею сказать про то. Но такое красивое, такое красивое, Фасечка! Вот темные глаза, темные волосы, а крылья таки белые-белые, бархатистые… Ослепнуть можно! Я тут как брошусь топать проклятых ос! А они откуда-то все летят и летят, жужжат так звонко, страшно, жалят меня в шею, в уши, в голову, в руки. Прям надо мной целый черный рой ос. Ужасть! Тут я не выдержала да как побегу, токо косы по спине стукают. Косы как у девочки, я такие носила… Кричу, ой, мамочки! А рой-то не отстает. Летит за мной, осы так и жахают под косы, в лопатки. Даже в пятки! Ну все, конец, кранты, как говорит Мюсляй. И тут… тут как бы силища меня подхватила и помчала по воздуху, аж в ушах засвистело, а тот звон ос отстал… далеко уже где-то внизу… Смотрю, нету ос, нету совсем. И одна я. И так мне хорошо. А внизу океан настоящий. Вот во все стороны. А над ним как будто и сияет то Лицо… Проснулась — и заплакала. Так мне не хотелось просыпаться, Фасечка. Наверное, это был сон тетеньки Тани. Я еще не спрашивала.

— Как это?

Валя развела руками.

— А как мне такое могло присниться? Ну? Ну, Фасечка? Я же Валька-попрошалька. Много чего наделала. И ничего хорошего. Так вот мне и выпал случай. Здеся мое место, Фасечка, здеся и остануся. Служить тетеньке буду. Пусть она вышьет ту дивную бабочку с черными волосами да темными чистыми глазами. Вот, оказывается, Фасечка, зачем я за тобою тянулася.

Вася некоторое время не мог и слова вымолвить.

Наконец собрался с мыслями.

— А как же Бернард? Он ведь, может, в том леску и плутает.

— Ты сам, Фасечка, как Бернард, — сказала Валя и, вытянув руку, погладила его по голове.

Вася дернулся в сторону.

— Ну, ну, Фасечка, чиво ты? Ты такой же рыженький, токо посветлее. А тот в красное больше…

— Ну в общем, Валентина, как хочешь, — сказал Вася. — Только смотри, как бы не ухудшить положение тетеньки.

— Ничего не хуже, чиво это хуже? Молодые руки ей нужны.

Вася вздохнул, хмурясь.

— Ну хорошо, ладно. А ты самой тетеньке-то говорила?

— А зачем? Просто останусь, и все. Так и буду коло нее.

Вася присвистнул от неожиданности.

— Э, нет, подруга. Так не пойдет. Надо у самой хозяйки поинтересоваться. Ну-ка, пошли.

Они вошли в комнату. Татьяна Архиповна шила у окна. Тикали большие настенные часы. На диване сидела кошка с Гусенком, тот тонкой лапкой все норовил сцапать ее усы. Кошка, щурясь, отворачивалась. Татьяна Архиповна взглянула на вошедших поверх очков.

Вася кашлянул, покосился на Валю.

— Татьяна Арлхиповна, — проговорил он, слегка картавя, как обычно в таких случаях. — Погода наладилась. Дров и воды я вам натаскал. Пора и в дорлогу… Мы вам сочувствуем. Жить в такой чумовой деревне не подарок. Да и вообще в таком государстве. Пользуйтесь своими правами, говорит власть и тут же бьет по рукам палкой. Кто-то уже и срлавнивал президента с Николаем Палкиным, хых. Палкин он и есть.

— Путин? — спросила Татьяна Архиповна.

Вася кивнул. Татьяна Архиповна повела головой из стороны в сторону.

— Нет, Василий, зачем же наговаривать, — сказала она вроде бы нехотя, но вдруг продолжила, все больше воодушевляясь, забывая свою печаль: — При нем мы увидели много хорошего. У местного начальства появился страх. Ведь раньше была полная неразбериха. Никто никого не боялся. Делай что хочешь. Удержу нет. Кто ворует, кто стреляет, там взрывают, война эта в Чечне. Мой Витек ведь чуть туда не угодил… Спасибо, Путин войну закончил. А теперь по-другому. Больше порядка, лада. И есть на кого надеяться. Вот скажешь, до президента дозовусь, — они хвосты поджимают. И пенсию повысил. Ну это я, человек ограниченных возможностей, как по телевизору говорят. А другие так и совсем забогатели. Старики толкуют, никогда так хорошо Россия не жила. Глянь, вон почти в каждом дворе машина. И главное, народ думать начал. Все думают. Он в Кремле скажет, а тут у нас думать, судить-рядить начинают. Петровна как услышит чего по телевизору, так со мной потом обсуждает. — Татьяна Архиповна мягко улыбнулась. — А что со мной такая история вышла… так это же тут, на месте наши дундуки затеяли. И главный дундук — Бобров. Предупредил бы, и все. Гришко сразу и выписались бы. Раз такая статья. А они уже и выписались, как узнали. Да ведь дело заведено. Никто ничего остановить не может. А я думаю, таких татьян, как я, у президента ой как много. И к каждой в избу не заглянешь ведь.

Вася потрясенно молчал. Просто молчал, и все. У него не было слов.

— Мы, тетенька, ему плащаницу вышьем, с Одигитрией, — сказала Валя. — Ух, какая выйдет. Я знаю, я видела! И так он про вас и прознает. До патриарха дойдем сперва, а тот ему и поднесет. И не будут вам больше пальчики-то катать-пачкать, не будут, тетенька.