Онлайн книга «Заморок»
|
— Ну! — Я на вас смотрела на Новый год — вы такая красивая! Прямо Лолита Торрес! — Ой, Мария! Скажешь, не знаю что… — Правда-правда! Я ж видела, как на вас артист смотрел! Артист же всегда понимает. И Александр Иванович на вас смотрел тоже. Катерина аж дрыгнулась: — Как смотрел? — Хорошо смотрел, сильно хорошо. У вас платье было красивое-красивое, все-все показывало… Я ж говорю — Лолита Торрес. — Хватит тебе уже! — Честно! Я всегда за женщинами слежу и честно говорю… Я про Надежду Сергеевну всегда не скажу… — А что Надежда? — Да ничего… Мне Надежда Сергеевна как женщина не нравится. Она мне похожая на кроля… Катерина засмеялась, как всегда смеялась, — голову задрала и на весь свой рот. Таким ротом только сало жрать поперед всех. Это не я придумала, это мама Тамара говорила про Фросю. У Фроси тоже рот зацепляется аж за уши. А еще — таким ротом солдат любить. Это придумала тоже не я, а слышала на лозовой. Я тогда хорошо не понимала. Мне девчата сказали, что есть некоторые женщины, которые ротом. Тьху! Порядочный мужчина от женщины ротом — не допустит. Порядочный солдат не допустит тоже. Тем более Александр Иванович офицер-фронтовикорденоносец. — Ой… Я не хотела… Катерина Сидоровна, вы не подумайте, что я сплетница… Я ж только перед вами… — Ага… — Надежда Сергеевна на утреннике вела себя без стыда. — Божжже! — И все это видели. Лора Николаевна тоже видела. — Ну… — Надежда Сергеевна чуть не накинулась на Александра Ивановича. — Шо? — Чуть не накинулась… Александр Иванович начал хлопать руками, и все-все захлопали руками тоже, так Надежда Сергеевна подошла до самого Александра Ивановича и начала хлопать своими руками Александру Ивановичу в самое лицо… — А он шо? — Он, конечно, был против… — А она? — А она аж накинулась… А детки, а матери тоже… — Ну! — У меня совести уже не было смотреть, я пошла… У Лоры Николаевны можно спросить про конец… — Я ей сделаю конец! Я ж ее, гадость, жалею… На нее ж ни один мужик сам от себя не посмотрит… Катерина развернулась, аж груди мотанулись. Я подумала, что Катерина побежит до Надежды. Не побежала. В эту самую секундочку зашел Александр Иванович с другим мужчиной. — Катя, соорудите нам с товарищем обед. Мы тут сядем. Александр Иванович говорил, вроде Катерина для Александра Ивановича была простая работница, а не женщина, которой Александр Иванович сделал засос. А все знают, когда такие засосы делаются. Катерина сама подавала, сама становилась возле стола, как уже меня учила. Допустим, я б тоже могла. Я сначала так Катерине и сказала, что, может, я помогу. А Катерина меня не допустила. Сказала, чтоб я лучше помогла Галине. Пускай. Конечно, Катерина всегда выставлялась перед Александром Ивановичем и другими начальниками. Я уже раньше за ней видела. Александр Иванович в буфет один кушать не заходит. А есть же инспекция, есть товарищи с руководства, есть военкомат. Много есть кто. У нас же не буфет, а столовая ресторанного типа. Я загадала, что если Галина уже картошку начистила, так Александр Иванович будет мой. На кухне Галины не было. Я посмотрела кругом. Картошка не виделась. Кастрюля с водой была, а картошки не было. Я полезла в помойное ведро. Лушпаек тоже не было. А я ж раньше заметила, что Галина настроилась чистить. Я не захотела спрашивать про картошку у Степана Федоровича и попросилась выйти на улицу дыхнуть воздухом. По правде, я пошла не на улицу, а до Надежды. Я ж знала, что Катерина на час приклеится. А для которые на обед было еще рано. Я зашла тихо. Не постучала, ничего. Надежда сидела за своим столом и писала ручкой в тетради. Я кашлянула для Надежды. Надежда сказала, что сейчас, и не остановилась писать. Я начала ждать. Конечно, я себе считала: и один и два и три и четыре… Я ж считаю и когда просто для времени. У меня уже получилось семьсот, а Надежда писала и писала. Ручку в чернильницу ударит — и давай, ударит — и давай. Я подошла близко и сказала: — Надежда Сергеевна, здравствуйте, это я, Мария. Надежда подняла свою голову на меня. Глаза у Надежды были наплаканные еще хуже. Мне в эту самую секундочку Надежду стало жалко. Кроль, а человек же. Я сказала: — Надежда Сергеевна, я вас утруждать не буду. Я так… Вы ж меня на утреннике сюда звали. Помните? Конечно, если б я Надежду пожалела и в эту самую секундочку тоже, я б про утренник не вспоминала. Получается разница. Надо понимать. Надежда вставила ручку в чернильницу, вроде кому куда-то вколола, и спросила: — Ты про что хотела говорить? — Я хотела про любовь. — Божжже! — Надежда Сергеевна, я вас сильно уважаю. Мне ж спросить не у кого, у меня мама умерла. А вы столько знаете, у вас и культура и все-все. У вас, наверно, много в жизни есть любви… — Ой, Мария! Что ты… — Вы не думайте, я не сплетница… Когда Катерина Сидоровна про вас говорит, я всегда не слушаю… — Катерина? — По правде, Катерина про всех-всех-всех говорит… — А про меня что? — Что вы как женщина — нехорошая, что она лучше. Лично я так не думаю, Надежда Сергеевна. Тем более у Катерины Сидоровны на шее засос. — Что? — Катерина Сидоровна мне сама похвалилась. Косынкой закрыла. Стыдно! Да ж, Надежда Сергеевна? — Мария, у меня работа. Ты иди… Потом придешь… — Ага, Надежда Сергеевна. А как же… У меня тоже работа. Как раз Александр Иванович в буфете кушает с своим товарищем. Я не договорила про товарища, а Надежда уже вытащила ручку с чернильницы и опять записа́ла. И записала Надежда по старым буквам. Я ж близко, я ж увидела. Такое с человеком делает расстройство любви. Я шла в буфет и думала про что Александр Иванович бедный. Александр Иванович в жизни уже вынес, потому у Александра Ивановича сил нету ни на что. Александру Ивановичу любовь вроде масла. Взять хоть голую перловку. А взять перловку с маслом, тогда проскочит. Допустим, для некоторых любовь сделана с перловки, а масло у человека кончилось. Конечно, тогда человек может подавиться до смерти. |