Книга Секретная политика Сталина. Исповедь резидента, страница 11 – Георгий Агабеков

И так повсюду, до самого города Карши ^[9]. Глаза устают смотреть. Жуткое однообразие. Мы, убрав чай, вынимаем колоду карт и играем до одурения. Так ехали весь день и ночь, пока на следующее утро не прибыли на станцию Карши. Поезд дальше не шел. Нужно было искать другие способы передвижения.

– Ну, Сашенька, забирай манатки, давай слезать, ныне придется драть пешком, – сказал я, взявшись за лоток.

– Зачем пешком, ведь едет же народ как-то. Может, и мы как-нибудь устроимся. Давай сходим в город и спросим. Заодно и отдохнем, может быть, в последний раз, – предложил Осипов.

– Да, пожалуй, ты прав, пойдем в город, – согласился я.

От станции Карши до города восемь верст. Единственная дорога, по сторонам которой тянутся сады, огороженные глиняными заборами, настолько изъезженная, что густая пыль примерно с фут толщины покрывает ее всю. Воздух, несмотря на ранее утро, уже накален летним солнцем. Прошедшие арбы подняли густое облако пыли, которое неподвижно осталось висеть в воздухе без малейшего движения ветра. Кое-где у станционных строений навесы узбекских чайных, под которыми, укрываясь в тени, сидят на корточках несколько туземцев и пьют чай из пиал.

Закинув мешки с товаром на плечи, мы тронулись в город. Не прошли мы и версты, как услышали за собой стук колес. Обернулись и видим, едут красноармейские повозки порожняком.

– Товарищ, подвези до города, угощу, – остановил Осипов первую повозку.

– А что у тебя есть? – спросил красноармеец, бросая взгляд на мешок за спиной Осипова.

– Сотню папирос хочешь? – сразу предложил он.

– Садись, – согласился армеец. Мы, быстро забросив товар в повозку, взобрались к нему на сиденье.

– Спасибо, товарищ, – поблагодарил Осипов, передавая сотню папирос и предлагая отдельно закурить армейцу из своего портсигара. – А куда вы едете?

– Да вот едем в город на базу. Заберем продукты и завезем в Гузар ^[10], – ответил красноармеец.

– Эх, вот счастье-то. А ведь и мы в Гузар. Как бы с вами поехать, товарищ? – продолжал Осипов.

– А вы кто такие будете? – спросил красноармеец, подозрительно окинув нас взглядом.

– Да как тебе сказать. Мы тоже солдаты, демобилизованные, и вот решили поторговать немного.

– Что же выходит, спекулянты, – усмехнулся армеец.

– Мы бы заплатили, – вставил я.

– Да я ничего против вас не имею, да вот как бы начальство не было против. А сколько вы дадите? Миллион сможете дать? Я уж тогда на свой риск свезу вас, – внезапно предложил армеец.

Мы немедленно согласились и уже по-дружески закурили по новой папироске.

– Только вот что. Вы подождете где-либо у чайханы. Когда, погрузившись, выедем из базы, то вы и сядете.

Недалеко от города стоит двухэтажное здание. Это караван-сарай. Тут же, у ворот сарая, чайхана. У самой двери гигантский, желтый, всегда кипящий самовар. Рядом мангал, на углях которого завариваются несколько разбитых и починенных цветных чайников. Перед чайханой арык с медленно струящейся водой. Тут же, у воды, столетний карагач, который бросает тень на большое пространство у чайханы. Вокруг дерева приделаны широкие сиденья, покрытые коврами. На них сидят и полулежат узбеки. Около каждого – чайник с чаем. Мы подошли к скамьям.

– Салам алекум, – по традиции поздоровались мы.

– Алекум салам, – ответили нам, и мы, сбросив мешки, заняли места рядом с ними.

В ожидании повозки мы пили чай со свежими лепешками и наслаждались прохладой тени.

Наконец, подъехали повозки. Мы уселись в повозку нашего знакомого и, покачиваясь по ухабам дороги, выехали из города.

– Ну, Саша, теперь смотри в оба. Ты должен изучить дорогу наизусть. Ты же связь, – сказал я.

– Не беспокойся! – ответил Осипов, накрывая голову платком для защиты от палящего солнца.

Мы въехали в Гузар. Маленький, крытый навесом базар. По обеим сторонам прохода темные, прохладные лавки. На крытых кошмами и ковриками нарах лавок сидят, поджавши под себя ноги, лавочники и равнодушно смотрят на снующую по базару публику. Мы подъехали к традиционной чайхане – этой восточной гостинице и, расплатившись с красноармейцем, соскочили с повозки.

Мальчишка принес в медном кувшине воду для мытья. Смыв с себя грязь и пыль, мы расположились пить чай. Узбеки в чайхане расспрашивают нас, кто мы, откуда приехали и чем занимаемся. Вместо ответа я открыл свой ларек и предлагаю товар. Это наша лучшая рекомендация. Начинается рассматривание товара и удивленный разговор о рыночных ценах товаров в сарае. Мы, со своей стороны, интересуемся рынками Деннау и Юрчи, куда намерены ехать «продавать товар». Ко мне сбоку подсел узбек, одетый довольно бедно. Ему на вид лет 35. Желтое худое, но энергичное лицо, умные глаза.

– Слушай, бай, – обратился он ко мне, – меня зовут Абдурахманом. Я здесь в Восточной Бухаре уже 15 лет занимаюсь комиссионными делами. Раньше все богатые русские купцы продавали товар через меня. Теперь дела плохи, торговли нет! Товары из России не доходят, и мне нечего делать. Хочешь, я тебе буду помогать торговать? Я знаю здесь положение каждого торговца. Знаю, где какой товар можно выгодней продать, даже поеду с тобой в Деннау ^[11] и Юрчи, – добавил он торжественно, точно этим он приносил какую-то жертву.

– Очень хорошо, Абдурахман-бай, – ответил я, – мы пробудем здесь дня два. Давай поработаем, а дальше и увидим. Если ты поможешь сделать нам хорошие дела, то мы с тобой всегда будем работать даже из Бухары.

Отныне мы под опекой Абдурахмана. Он повсюду нас рекомендует и стал с нами более интимен. Он заинтересован в успехе нашей торговли, ибо надеется улучить свою долю. Мы в его сопровождении пошли покупать кое-какие товары, которые выгодно можно продать в районе Деннау.

– Слушай, бай, – прошептал он мне на ухо, – мы должны купить товар у старого Рахматуллы-бая и попить с ним чаю.

– Почему именно у него? – спросил я.

– Ты же слышал, что в Деннау и Юрчи много басмачей, – начал он объяснять мне, – так вот, нужно беречь свой товар. Мало ли разбойников шляется по дорогам. Но если мы будем иметь письмо Рахматуллы – к его брату в Деннау, то мы можем спокойно ехать. Верь старому Абдурахману, он знает, что говорит.

Мы подошли к лавке Рахматуллы-бая. Узкое, глубокое помещение, заваленное всяческим товаром, начиная с пуговиц и ситца и кончая керосиновыми лампами и галошами. У двери сидит сам Рахматулла, одетый в белый чесучовый халат. Его большой живот обвязан цветными бухарскими шелковыми платками. Скуластое жирное лицо, со скудной растительностью. Узко посаженные монгольские глаза блестят под густыми седеющими бровями. Таков старик Рахматулла. В руках он перебирает длинные, черного дерева четки.