Книга Родной берег, страница 34 – Уильям Николсон

– К счастью, поспать мы тоже любим.

Ларри сиял.

– Я так рад тебя видеть, Китти! Я бы и раньше приехал. Но ты ведь понимаешь.

– Как твоя рана?

– О, я с этим разобрался. Побаливает иногда, но, как видишь, ноги держат. Работу, правда, разрешают только сидячую.

– Вот и прекрасно.

Китти догадывалась, что мать рвется поговорить с гостем и наверняка уже где-нибудь их подкарауливает.

– Давай пока побудем здесь, – предложила она Ларри. – День просто чудный. Ты не против?

Они уселись на железной скамье у заброшенного сада и разговорились, вспоминая те несколько недель в Сассексе – недель, когда они, все трое, были вместе.

– Будто из другой жизни, а? – вздохнула Китти. – А потом все раз – и оборвалось.

– В том кровавом шоу мы потеряли больше трех тысяч человек убитыми и пленными. Теперь про него не любят вспоминать – а там ведь был сущий ад.

– О Ларри. Иногда мне кажется, что я больше не вынесу. Он вытащил из ранца газету.

– Гляди, что я привез.

Это был номер «Лондон газетт» с указом о награждении Эда. Китти стала читать, но смысл будто ускользал.

– Крестом Виктории награждают, если подвиг засвидетельствовали не менее трех человек, – объяснил Ларри. – У Эда больше двадцати свидетелей.

Китти протянула ему газету.

– Нет. Это тебе. И Памеле.

– Я знаю, что он герой, Ларри. – В ее глазах блеснули слезы. – Мне без конца об этом твердят. – Ей хотелось задать тот, измучивший ее вопрос: почему он не сел на ту последнюю баржу и не спасся?

– Он вернется, – заверил Ларри, словно прочитав мысли Китти. – Вы снова будете вместе.

– Он в лагере, в месте под названием Айхштет. Я посмотрела на карте. Это севернее Мюнхена.

– Может, через год, но он вернется домой.

– Еще год, – вздыхает она, глядя на спящую на руках малышку.

– Ну и как тебе в роли мамы? Должен сказать, тебе идет. – О, это ни с чем не сравнить. – Китти покачала головой. – Совершенно небывалое состояние. То плачу без причины, то сердце разрывается от счастья. То чувствую, что мне тысяча лет: скучно, хоть вой, и хочется снова быть юной и беспечной. Но если я потеряю ее, то умру. Как-то так, понимаешь?

– Как не понять.

– Милый Ларри. Как я рада, что ты приехал. Ты надолго?

– Поеду назад после обеда. Меня подбросил парень из военной разведки, есть тут какой-то секретный объект поблизости.

– Так скоро… – Лицо у Китти вытянулось. – Давай не будем говорить о войне.

– О чем ты хочешь поговорить?

– Я наконец добралась до той книги, которую ты мне дал. «Смотритель».

– И как тебе?

– Если честно, не то чтобы захватывает. Наверное, потому что священников вокруг меня и так хватает.

– Тяжеловата, это точно. Что-то вроде морального триллера. Сможет ли добрый, но слабый человек найти в себе мужество поступить по совести.

– Да, это я поняла. Под конец полегче пошло. Но бедный мистер Хардинг божий одуванчик. Ну и, на мой взгляд, Троллоп мог бы придумать для архидьякона наказание посерьезнее. Я ждала, что его публично унизят.

– О, да ты суровый судья, не то что я. Мне и архидьякона жалко, ведь у него есть потайной шкафчик и припрятанный томик Рабле.

– Мне так хочется верить, что в конечном счете побеждает добро, – призналась Китти. – Но согласись, в жизни так бывает не всегда.

– Значит, к этому надо стремиться.

– Ларри! – Она сжала его ладонь свободной рукой. – Как же хорошо, что ты приехал.

Его пригласили разделить скромный обед. Мистер Тил, вернувшийся из аббатства ровно в час, то и дело одаривал гостя улыбкой.

– Ну, что скажете о бомбежке Пантеллерии? Я всегда говорил, что вторжение начнется в Средиземном море. Сицилия – просто открытая дверь.

Отец и мать наперебой читали указ о награждении Эда, смакуя каждое слово.

– Если кто и заслужил Крест Виктории, так это он! – уверял мистер Тил.

– Ларри был там, – объяснила Китти, – видел его.

– Господи! – воскликнул ее отец. – Вот кому есть что рассказать! А у меня всего-то хлопот, что ремонт в аббатстве.

– Однажды война закончится, – заверил его Ларри. – Тогда нам снова захочется любоваться величественными старыми церквами и цветущими васильками.

– Ларри романтик, – улыбнулась ему Китти. – Он ведь художник.

– Художник! – разволновалась миссис Тил.

– Я люблю рисовать, – признался Ларри.

– Нарисуйте Китти, – попросил мистер Тил. – Я постоянно твержу, что надо написать ее портрет.

– Боюсь, на портрет я не решусь. Мастерства не хватит.

– Ларри пишет, как Сезанн, – объяснила Китти. – Пятнами и изменяя цвет.

– Очень точное описание, – усмехнулся Ларри.

Настал час расставания. Китти проводила друга до перекрестка, оставив Памелу на попечение матери.

– Ты ведь знаешь, к твоим работам я отношусь куда серьезней, Ларри. Я просто шучу.

– Да, я знаю.

– Спасибо, что так хорошо поговорил с папой.

Ларри поднял на нее глаза:

– Тебе, должно быть, тяжело? Без Эда?

– Пожалуй. О Ларри. Мне кажется, я начала его забывать. Это так страшно.

Китти с трудом сдерживала слезы, покуда Ларри не обнял ее на прощание. Тут она позволила себе немного всплакнуть.

– Война не вечна, – снова повторил он.

– Я знаю. Знаю, что не вечна. Я должна быть сильной ради Памелы.

Он осторожно поцеловал ее в щеку.

– Это от Эда, – сказал он. – Сейчас он думает о тебе. Он так сильно тебя любит.

– Милый Ларри! Можно поцеловать его в ответ?

Она прижалась губами к его щеке. Они замерли на мгновение, а потом, отстранившись, снова зашагали к перекрестку.

Ларри уже ждали. Когда он забрался в машину, Китти вдруг вспомнила:

– На днях пришли новости о Луизе. Она теперь хозяйка замка.