Книга С того света, страница 82 – Бернард Вербер

Все повинуются Змею.

– И, главное, не забывайте вашу задачу: побуждать новые поколения к чтению. Не ошибитесь при определении врагов.

Небо над ними проясняется, принимаются мигать звезды. Персонажи тают в облаках, и вскоре там остаются только смущенные авторы.

На Земле изможденные друиды валятся с ног.

– Вот для чего им требовалась пища и спиртное: чтобы не выбиться из сил раньше времени и успеть вызвать меня, – объясняет Туан. – Раз я поднялся из могилы, то повелеваю вам рассеяться и впредь биться только ради единственной достойной цели – чтения!

Неприкаянные авторские души делают как приказано. Гигантский змей поворачивается к Габриелю:

– А тебя я попрошу остаться.

Конан Дойл, Жюль Верн и Герберт Уэллс жестами демонстрируют ему поддержку.

– Крепись, Габриель!

Туан пристально смотрит на французского писателя:

– Это ты устроил кучу-малу?

– Я ищу того, кто меня убил.

– По-твоему, ради этого позволительно растревожить небеса и всех наверху и внизу? Кем ты себя возомнил, мелкая душонка?

– Я хочу знать правду о своей смерти. Пока не узнаю, не успокоюсь.

– Что ж, раз ты так, то учти, я…

– …отпустишь его со мной, – раздается с небес женский голос.

Появляется Хеди Ламарр, одетая, как в фильме «Самсон и Далила». Габриель Уэллс ослеплен этим видением в голубой тунике и позолоченных сандалиях, с жемчужной диадемой в волосах.

– Уймись, Туан. Это не в компетенции Нижнего Астрала, здесь вступает в права Средний Астрал. Я этим займусь, его заждались наверху.

От этого воплощения чистой красоты Габриель широко разевает и забывает закрыть рот.

– Вы намерены отправить в Средний Астрал простую заблудшую душу? – удивляется Туан.

– К этой душе возник интерес, – уклончиво отвечает голливудская актриса.

– К нему? Он встретится с кем-то из Иерархии?

– Ничего не могу тебе сказать, Туан, но благодарю тебя за прекращение этого бесполезного и глупого конфликта. Ты хочешь знать причины своей смерти, Габриель? Отлично, скоро ты их узнаешь. Ибо один из законов вселенной состоит в том, что всякая душа в конечном счете обретает желаемое. Вот только я не уверена, что должна желать тебе именно этого. Иногда лучше оставаться в неведении.

Змей Туан снова заползает в землю Стоунхенджа, а Хеди Ламарр сопровождает Габриеля за пределы земной атмосферы.

– Гм… – подает голос Конан Дойл, забыв о своем обычном хладнокровии. – Это иллюзия или вправду Хеди Ламарр, американская актриса?

– Плод его воображения, не иначе, – отвечает Льюис Кэрролл. – Они применили то, что вернее всего на него повлияет.

– Я не знаком с ее фильмографией.

– Она снималась в 1930-х годах. Я тоже не видел ни одного ее фильма.

– А я никогда еще не видывал такой красавицы!

– Она – пришелица издалека.

– Так и хочется отправиться в эту даль!

– Иерархия не позволит тебе так просто взять и вознестись. Нужны конкретные основания.

– Если уж на то пошло, – вздыхает Конан Дойл, – моя собственная смерть тоже осталась загадкой. Не удивлюсь, если меня тоже отравили… Но кто он, мой убийца?

Льюис Кэрролл смотрит в ту точку, где исчез Габриель Уэллс, и размышляет вслух:

– Интересно, где он сейчас?

– Наверное, очень далеко.

– Надеюсь, он хотя бы додумается послать нам сигнал…

83. Энциклопедия: Виктор Гюго и спиритизм

В августе 1852 года, после государственного переворота Наполеона III, Виктор Гюго укрылся на Джерси, одном из английских Нормандских островов, где снял домик (якобы с привидениями) на отшибе, в мрачной промозглой долине. Его появление стало событием для островка, где никогда ничего не происходило. Виктор Гюго регулярно приглашал островитян к себе ужинать и трудился за десятерых.

Через год на Джерси приплыла его знакомая, поэтесса Дельфина де Жирарден, зараженная модой на спиритизм, привезенной из Америки сестрами Фокс, и рассказавшая ему об Аллане Кардеке, новоявленном французском первосвященнике спиритической религии. Она пробыла на Джерси всего неделю, но устроила фурор своими вечерами со столоверчением.

Сначала Виктор Гюго проявлял скепсис и не желал в этом участвовать. Последний сеанс, проведенный 7 сентября 1853 г., стал разочаровывающим: мертвые не дали о себе знать, и сидевшие за столом забыли о них и принялись судачить об антибонапартистских заговорах.

11 сентября 1853 г. стол наконец дрогнул: заговорила Леопольдина, дочь самого Виктора Гюго, утонувшая в Сене. После этого знаменитый писатель стал посещать сеансы, быстро забыл про скепсис и увлекся столоверчением. Он протоколировал диалоги со своей погибшей дочерью, а затем и с другими мертвецами, и даже написал на эту тему поэму «Что изрекла тень».

После отъезда Дельфины де Жирарден Виктор Гюго продолжил сеансы спиритизма, практически каждый вечер собирая друзей и записывая все свои разговоры с умершими. По утверждению писателя, он общался с такими славными персонажами, как Моисей, Платон, Аристотель, Эсхил, Ганнибал, Иисус Христос, Лютер, Данте, Галилей, Шекспир, Расин, Мольер, Людовик XVI, Марат, Робеспьер, Наполеон, лорд Байрон, Шатобриан и еще с тремя: «Белой дамой», «Черной дамой» и «Серой дамой». Писатель вызывал к своему столу и мифологических зверей: льва Андрокла, Валаамову ослицу, голубку с Ноева ковчега.

Все эти духи изъяснялись по-французски. Гюго объяснял в своих заметках, что кроме умерших знаменитостей он вызывал души живых, но спящих людей, например, своего заклятого врага Наполеона III (что позволило Гюго сказать ему все, что он о нем думал). Обычно сеансы начинались в 21.30 и завершались после часа ночи (все это тщательно протоколировалось).

Сеансы резко прервались в 1855 г., когда с одним из участников, Жюлем Алисом, братом доктора Алиса, случился в разгар спиритической беседы приступ безумия (он окончил свои дни в доме для умалишенных Шерантон).

Тогда же Гюго выселили с Джерси за участие в политической деятельности. Поселившись на другом острове того же архипелага, Гернси, он прожил там 14 лет. На своей тамошней мебели он велел выгравировать имена всех знаменитостей, с которыми беседовал на сеансах столоверчения.

84

Два нагих тела разделяются и откатываются друг от друга. Подушки пропитаны запахом их забав. Люси раскидывается на мятых простынях и старается отдышаться, Тома светится от счастья.