Книга Темные не признаются в любви, страница 72 – Лана Ежова

— Восстанавливает его силы, — прошептала Мадлен. — Как и вампирам, оборотням порой нужна кровь и чужие эмоции, лучше всего любимой женщины. В пылу боя тяжело сдержаться, не убить, и поддерживаемая с дорогим человеком связь делает темного не таким жестоким.

— Ты много знаешь о темных, — так же шепотом похвалила я ее.

— Одно время я интересовалась Давелией, и отец достал мне нужные книги.

Забавно, как часто люди, бдительно охраняющие тайны личной жизни, вдруг приоткрываются, когда взволнованны.

— А почему оборотни дрались, есть догадки?

— Из-за женщины. Вероятно, второй претендовал на нее, хотя она открыто предпочла первого.

— А если бы ее возлюбленный проиграл?

— Ему пришлось бы отказаться от притязаний, и второй смог бы ухаживать за женщиной без помех.

— Как страшно и глупо — из-за традиций лишиться любви…

— Нет, у первого оставался бы шанс на повторный поединок, — возразила Мадлен. — Давелийцы никогда не откажутся от любимой женщины.

В этот момент Джаред и очкастый одновременно подняли головы и посмотрели на нас.

Мы с соседкой синхронно дернулись назад и шлепнулись на пол. И рассмеялись. После ночного нападения, после поединка оборотней смех помог расслабиться, избавиться от остатков мрачного настроения.

— Так! Нам нужно срочно одеваться — увидев, что мы проснулись, они придут ремонтировать дверь.

— Мудрое решение, — согласилась Мадлен.

Я не ошиблась, вскоре кромешники сами починили то, что сломали. Точнее, не совсем сами — дверь устанавливал кто-то из свиты принца, но лорд Харн при этом присутствовал.

Не дождавшись Джареда, я оставила Мадлен, невзирая на ее молчаливый протест, наедине с вмиг повеселевшим очкастым и вынужденным плотником из давелийцев.

Сон не давал мне покоя, и я решила пожертвовать завтраком, чтобы проверить одну версию. Захватив тетрадь и любимый самописец, я отправилась в библиотеку.

В коридоре образовалась небольшая очередь: участницы отбора дожидались, когда темные установят дверь и можно будет завалить мою соседку заказами. Что ж, Харну не повезло: долго наслаждаться обществом Мадлен ему не позволят.

Университетская библиотека никогда не закрывалась — специальные магические сторожи защищали книги от случайных вандалов. В полном одиночестве я без проблем отыскала подшивку периодических изданий за последнюю пару лет.

До окончания учебы я не планировала интересоваться, чем живет высший свет: сплетни, слухи, пустая болтовня — все это понадобится позже, когда доведется зарабатывать своим даром на жизнь. А сейчас хватало и того, что я разбиралась в родственных связях аристократов, да и дед успел меня представить как продолжательницу династии магов грез главам многих родовитых семейств Латории.

И уж тем более я не проявляла любопытства к представителям Давелийского двора. Да, я читала новости, но никогда особо не вникала в происходящее у соседей. Вдобавок сильно раздражало то, что немногочисленные магснимки императорской семьи и большинства советников специально делались нечеткими. Как иллюзионист, я жила образами, стараясь запоминать на будущее звуки, цвета, предметы, животных, растения и людей так, чтобы без проблем воплотить их и не вызвать возмущение, что они ненастоящие.

Удивительно, но даже портреты правящего рода Карриаторов вывезти из Давелии не могли ни дипломаты, ни шпионы. Во всяком случае, ходили такие слухи. И то, что принц Валиант позировал для плаката Пятого отбора, говорило об одном: темные изменили своим правилам ради принцессы Фионы, то есть брачному союзу между ними быть.

Потратив несколько часов на слегка пахнущие типографской краской газеты, я выяснила немного: император Альторн — высокий блондин, его жена — стройная брюнетка, и сыновья пошли в родителей, унаследовав их цвет волос: один — отца, второй — матери.

Устав от разглядывания сотен некачественных фотографий и попыток рассмотреть размытые лица, я закрыла воспаленные от бумажной пыли глаза и принялась бездумно чертить узоры и просто волнистые линии в тетради. Не знаю почему, но мне обычно это помогало думать.

Мысленно вновь вернулась к кошмарному сну. Принц лопается как мыльный пузырь… к чему мне это приснилось?

Плакат, на котором Валиант выглядел белой вороной среди смуглых оборотней, вспомнился кстати. А что, если…

Схватив тетрадь, я покинула библиотеку.

Нет, я ошибаюсь, просто буйная фантазия разгулялась. Сон — бред. То, что Валиант мне не нравится, кажется порой фальшивым и неживым — проблемы моего восприятия. Нет, нет и еще раз нет!..

Тетрадь, вырвавшись из рук, шлепнулась на пол и раскрылась там, где я рисовала узоры. Я осознала две вещи: с закрытыми глазами попыталась нарисовать профиль Джареда, но, не обладая талантом сестры, изобразила коряво, хоть и вполне узнаваемо, а еще я забыла в библиотеке самописец.

На первый взгляд обычный, особенным его делала иллюзия крохотного дракона, который слетал на тетрадь, если меня одолевала тоска. Подпитывалась иллюзия, пока я держала самописец в руках. Замечательная вещь, измеритель настроения и подарок деда.

Крутнувшись на каблуках, я пошла обратно.

В пустом холле звук моих шагов немного пугал, и я постаралась ступать аккуратнее, по возможности только на носок, чтобы не цокать набойками сапог.

Взяться за ручку двери я успела, а открыть — нет.

Я услышала голоса.

Как правило, я не подслушиваю, но в этот раз что-то приковало меня к месту. Может, злость, с которой говорил обычно сдержанный человек? Или яд в тоне его собеседника?

Первого я узнала сразу, голос второго казался смутно знакомым. Магистр Рутх и… Кто же говорит громко, с повелительными интонациями? Преподаватель, несомненно, но кто именно?

Вот шмырь! Да это же сам ректор распекает своего помощника!

Узнав говоривших, прислушалась и к произносимым ими словам.

— Я больше так не могу, — с мукой признался Рутх. — Я не подписывался на подобное.

— Ты чем-то недоволен? — грубо спросил Йохенссельский. — Ты получишь свою месть, мы близки к цели.

— Все эти люди… Столько крови по твоей вине пролито.

Я чуть не села на пол у двери от неожиданности.

— А девочки, которым твои покровцы отправили смертельные подарки? Они и вовсе лишние жертвы.

Сердце колотилось в груди так быстро и громко, что всерьез испугалась, что меня услышат.

А ведь все сходится! Они оба десять лет назад находились неподалеку от храма Тьмы. Иохенссельский — человек, в которого вселился Голод, а магистр Рутх — его сообщник. Первый мстил за гибель подчиненных, второй — за семью брага.

— Раньше тебя не волновало, какой ценой достанется победа, а сейчас вдруг очнулся, — саркастически произнес ректор.