Онлайн книга «Прикрой, атакую! В атаке - "Меч"»
|
— Еще бы не знать, — улыбается Полбин, — я бомбил, ты меня прикрывал. Сколько говорили по радио! Интересно все-таки получается: не зная друг друга в лицо, встретились будто родные братья. А почему? Потому что делаем общее дело, не раз встречались в воздухе, обменивались приветствиями, не раз защищали друг друга в бою. Обнимаемся, пожимаем друг другу руки. — А меня узнаешь? — говорит подполковник. — Еще бы! — отвечаю ему. — Матвиенко! Командир полка истребителей. — А меня? — Конечно. Коля Ольховский. Спрашиваю: — Кто и зачем нас вызвал? — Генерал Горюнов, — отвечает Ольховский, — а зачем, узнаем несколько позже. Горюнов… Генерал— полковник авиации. Мы встречались с ним еще до войны, в 1940 году. Предстояло перегнать группу самолетов И-16 из-под Бобруйска во Ржев. «Задачу на перелет поставит генерал Горюнов, начальник военно-воздушных сил Калининского военного округа», — сказали мне в штабе. Я вошел к нему в кабинет, доложил о прибытии, представился: — Лейтенант Якименко, заместитель командира полка. Невысокого роста, плотный, он посмотрел на меня и сказал: — Странно… Герой, заместитель командира полка, и вдруг — лейтенант. Всего-навсего… — Сам удивляюсь, — вырвалось у меня. Генерал на минуту задумался и вдруг попросил: «Расскажите. Если можно, поподробнее». …Год 1935-й. Я выпускник Луганской школы пилотов имени Пролетариата Донбасса, старшина-пилот. Начальник штаба читает приказ. Фамилия, имя, отчество, новое место службы. Ржев… Орша… Смоленск… Куда же меня? По списку я самый последний. Севастополь, Одесса… И вдруг: «Якименко Антон Дмитриевич. 64-я легкобомбардировочная бригада. Забайкалье…» Родился и жил на юге, севернее Донецка не поднимался — и вдруг Забайкалье. Выхожу из вагона. Мороз, нечем дышать. Тишина. Вокруг — неподвижная, будто застывшая дымка. Слышу сухой, необычный звук, доносящийся сверху — надо мной пролетает Р-5. Куда ни глянь — ни души. Непроизвольное желание: чуть не нырнул в вагон. Но поздно, поезд уже пошел. Если бы мой вагон был не последним, я бы, наверно, сел на ходу. Ищу глазами вокзал, а вижу домишко. До него не больше полусотни метров. Бросаюсь туда. Пробежав десять-пятнадцать шагов, чуть не упал: задохнулся. Чемодан уронил, и нет сил поднять. Захожу в помещение. В кассе старик, здоровый, бородатый. — Замерз? Ну погрейся. — Так у вас холоднее, чем там… — Ну что ж, если холоднее, иди туда. Молчу. — Ты прыгай, — советует дед, оглядев мои сапоги, шинель. — Дыши не глубоко, но почаще. Учись. Привыкай. Тебе, наверно, в бригаду? За вокзалом — машина. Бойцы за известкой ездят. Сходи… Иду. У машины трое бойцов-авиаторов. — В бригаду? А где чемодан? — Там, не могу донести. Боец добежал, принес. Решили: сначала отвезут меня в гарнизон, а потом вернутся за известью. Так началась моя жизнь в Забайкалье, в 22-м Краснознаменном полку. С летной подготовкой дело шло хорошо. Расту. Продвигаюсь по службе. А в воинском звании — нет. На петлицах, как прежде, «пила» — четыре треугольника. В полк прибывают молодые пилоты в звании лейтенантов, а я, их командир, — старшина. Неудобно, обидно. «Лучше уйду», — решаю я наконец, и — рапорт по службе: «Положенный срок отслужил, прошу уволить в запас». — Служи, — сказал командир полка, — я давно представил тебя к «лейтенанту». А я еще больше обиделся: представлен, а не дают. Почему? Снова пишу: «Прошу уволить в запас». Куцевалов свое: «Представлен на старшего лейтенанта…» Я — к нему на беседу. «Стыдно, — говорю, — людям в глаза смотреть. По штату мне, штурману эскадрильи, положено быть капитаном, а я старшина. Командиры звеньев, наверно, глядят на меня как на затычку: расти им не даю. Прошу вас, разжалуйте, назначьте на пилотскую должность…» А Куцевалов опять свое: «Ты мне нужен как штурман, а не как рядовой. А насчет „затычки“ чтобы я больше не слышал: люди тебя уважают, ценят твой опыт»… Так мы препирались до тридцать девятого года. Во время монгольских событий 22— й Краснознаменный истребительный авиаполк оказался у реки Халхин-Гол, и вопрос о моем уходе в запас отпал сам по себе. В первые дни мы воевали неважно, понесли большие потери. В полк прилетел Смушкевич — комкор, начальник Военно-воздушных сил. Идет перед строем, останавливается, спрашивает, отвечает на вопросы. Дошел до меня. Оглядел мой старый потертый реглан, бросил взгляд на петлицы, спрашивает: — Вы кто? — Штурман эскадрильи. — Летаете? — Летаю. — Почему же вы старшина? Всколыхнулась во мне обида, слово сказать не могу, а он стоит, ждет. Наконец говорю: — Об этом надо спросить у начальства, товарищ комкор. Понял мое состояние, спрашивает: — Командир эскадрильи, в чем дело? — Не знаю, — отвечает капитан Чистяков. — Якименко летает отлично, к званию представлялся несколько раз… Смушкевич нахмурился, сказал прибывшему с ним комдиву Денисову: — Запишите: присвоить старшего лейтенанта. И даже после такой беседы звания я не дождался. Старшине, то есть младшему командиру, каковым я в то время являлся, звание старшего лейтенанта мог присвоить только нарком обороны, и дело мое опять затерялось в высоких инстанциях. Короче — не повезло мне, и не везло еще долго. А в полетах, в боях везло. Во время монгольских событий я совершил около сотни боевых вылетов, в том числе немало разведок для штаба авиагруппы, возглавляемой лично Смушкевичем, сбил семь японских самолетов. И ранен, как я уже говорил, был только в конце войны. 29 августа 1939 года наше правительство присвоило мне высокое звание Героя Советского Союза, правительство Монгольской Народной Республики наградило монгольским орденом Красного Знамени. А с воинским званием снова вышел конфуз. В октябре 1939 года после лечения в госпитале, а потом в санатории я приехал в Москву за получением награды. Предварительно надо было зайти в отдел кадров Военно-воздушных сил, узнать о присвоении мне воинского звания. Надел новую гимнастерку, пришил петлицы, захожу. Меня встречают в штыки: — Почему не надели знаки различия? — грозно говорит подполковник. Опять всколыхнулась обида. Говорю: — Четыре года хожу старшиной… — Ну и что? — перебивает полковник. — Не хочу гимнастерку портить. — Грубо, конечно, получилось, но уж очень обидно мне стало. Летал. Дрался. Был ранен. Получил большую награду, и вдруг такой разговор: грубый, пренебрежительный. «За тем, — говорю, — и пришел, чтобы узнать. Присвоили лейтенанта — надену, не присвоили — прошу демобилизовать…» |