Книга Долгая долина, страница 32 – Джон Эрнст Стейнбек

Поначалу Джим рассказывал ей о своих делах на ферме, но она только молча улыбалась: так улыбаются иностранцы, когда ничего не понимают, однако хотят произвести приятное впечатление.

– Один жеребец поранился о колючую проволоку, – говорил Джим.

– Ясно, – отвечала Желька без малейших признаков интереса.

Вскоре он осознал, что не может достучаться до жены. Если ее душа и жила какой-то жизнью, то жизнь эта была далеко-далеко, вне его досягаемости. Во взгляде Жельки он видел неприступную стену – о которой сама она и не догадывалась.

По ночам он гладил ее прямые черные волосы, ее бархатные золотистые плечи, а она тихонько постанывала от удовольствия. Лишь в минуты наслаждения в ней просыпалась жизнь: страстная и неистовая. Но уже в следующий миг Желька становилась прежней, настороженной и до боли прилежной женой.

– Почему ты со мной не разговариваешь? – спрашивал Джим. – Разве тебе не хочется поболтать?

– Да, – кивала Желька. – Что ты хочешь обсудить?

Она говорила языком его народа, но душа у нее была чужая.

Прошел год, и Джим затосковал по женскому обществу: по непринужденной болтовне, острым, но приятным шпилькам, пикантным замечаниям. Он снова начал ездить в город, пить и заигрывать с крикливыми девками в баре «Три звезды». Джима они любили за твердое волевое выражение лица и постоянную готовность посмеяться над хорошей шуткой.

– Где твоя жена? – спрашивали они.

– Дома, в сарае, – отвечал он. Эта шутка никогда не теряла своей остроты.

Субботним днем Джим седлал лошадь и брал винтовку – на случай если попадется олень. Всякий раз он заботливо спрашивал Жельку:

– Тебе не будет скучно одной?

– Не будет, – неизменно отвечала она.

А однажды он спросил:

– Что ты сделаешь, если кто-нибудь придет?

Глаза Жельки сверкнули, но она тут же улыбнулась и ответила:

– Велю им зайти в другой раз.

– Я вернусь завтра днем. Город далеко, засветло я вернуться не успею, а в темноте скакать не хочу.

Джим чувствовал, что жене известно о его похождениях, однако она ни разу не подала виду, что чем-то недовольна.

– Тебе надо родить ребенка, – говорил Джим.

Ее лицо озарялось светом.

– Когда-нибудь Господь смилуется над нами! – с жаром отвечала она.

Джим искренне переживал, что жена так одинока. Если бы она подружилась с другими женщинами долины, ей бы жилось куда веселее, но она не умела ходить в гости. Примерно раз в месяц Желька отправлялась к матери и целому выводку братьев и сестер, живущих в доме ее старого отца.

– Повеселишься хоть, – говорил Джим. – Будешь весь день щебетать на своем сумасшедшем языке и хохотать над шутками двоюродного братца – ну, того здоровяка со смущенным лицом. Если б мне пришлось искать в тебе недостатки, я бы назвал один: чужестранка ты, чтоб тебя! – Он вспоминал, как она крестит хлеб, прежде чем отправить его в печку, как перед сном встает на колени в изножье кровати, как смотрит на иконку, пришпиленную к дверце шкафа.

Стояла пыльная жаркая июньская погода. В субботу Джим весь день работал в поле, а часов в шесть вечера, когда сенокосилка убрала последнюю полоску овса, загнал машину в сарай и выпустил лошадей пастись на склонах до воскресенья. Наконец Джим вошел в дом: Желька уже накрывала на стол к ужину. Он умылся и сел.

– Ох, устал! Но в Монтерей все равно поеду. Нынче полнолуние.

Она ласково улыбнулась.

– Вот что мы сделаем, – сказал он. – Если хочешь, запряжем лошадей в повозку и поедем вместе.

Желька снова улыбнулась и покачала головой:

– Нет, магазины уже будут закрыты. Лучше я останусь дома.

– Что ж, тогда пойду седлать лошадь. Я думал, не поеду, выпустил всех лошадок пастись. Теперь вот ловить придется. Ты точно не хочешь со мной?

– Если б пораньше выехали, я бы еще успела в магазины – а так ведь только к десяти доберемся.

– Ну, один-то я и к девяти поспею.

Ее губы улыбнулись, однако глаза смотрели настороженно, выжидательно. То ли день был тяжелый, то ли еще что, но Джим вспылил:

– О чем ты думаешь?!

– О чем думаю? Помню, ты спрашивал меня об этом почти каждый день, когда мы только поженились.

– Ну и о чем? – раздраженно допытывался Джим.

– А… ну, я думала про яйца, которые высиживает наша чернушка. – Она встала и подошла к большому календарю на стене. – Завтра или в понедельник вылупятся цыплята.

Уже почти смеркалось, когда Джим побрился, надел синий костюм и новые ботинки. Желька вымыла и убрала всю посуду. Проходя через кухню, Джим увидел, что она поставила рядом с окном лампу и села вязать шерстяные носки.

– И почему ты села здесь? – спросил он. – Обычно ты сидишь вон там. Иногда ты меня удивляешь, ей-богу.

Желька медленно подняла голову от своих проворных рук.

– Так луна же, – тихо пояснила она. – Ты сказал, сегодня будет полнолуние. Я хочу посмотреть на восход луны.

– Глупая, – сказал Джим. – Из окна ее разве увидишь? Уж стороны света ты должна знать.

Она отстраненно улыбнулась:

– Тогда буду смотреть в окно спальни.

Джим надел черную шляпу и вышел. Пройдя через пустой темный сарай, он снял с гвоздя недоуздок и поднялся на поросший травой склон холма. Там он громко и пронзительно свистнул: лошади тут же прекратили есть и медленно потянулись к нему, но футах в двадцати остановились. Джим осторожно подошел к гнедому мерину и повел руку от крупа к шее. Щелкнула пряжка недоуздка. Джим развернулся и пошел вместе с конем к сараю. Там он надел ему на спину седло, туго затянул подпругу, накинул на голову оплетенную серебром узду, застегнул подшеек и приторочил к седлу смотанную веревку. На восточные холмы легла корона из мягкого красного света: полная луна обещала взойти еще до наступления темноты.

Желька до сих пор сидела у кухонного окна и вязала. Джим прошел в угол комнаты и снял со стены свой «винчестер». Заправляя в магазин патроны, он заметил:

– На холмы уже лег лунный свет. Если хочешь увидеть восход, лучше иди на улицу. Сегодня луна будет большая, красная.

– Сейчас пойду, – ответила Желька. – Только ряд довяжу.

Он подошел к ней и погладил по гладкой голове.

– Спокойной ночи. Вернусь, думаю, к полудню.

Она проводила его до двери взглядом сумрачных черных глаз.

Джим забросил винтовку на седло, забрался сам и пустил лошадь шагом. Справа от него из-за темнеющих холмов поднималась огромная красная луна. В двойном свете – луны и последних отблесков заката – очертания деревьев казались небывало четкими, а далекие холмы погрузились в таинственную мглу. Тускло мерцали пыльные листья сумаха, под деревьями лежали бархатно-черные тени. Огромная длинноногая тень коня с всадником двигалась чуть впереди и слева от Джима. С окрестных ферм доносился лай собак, распевающихся перед ночным концертом, и кукареканье петухов – они удивлялись раннему восходу солнца. Джим пустил мерина рысью. Эхо копыт отдавалось от каменного замка за спиной. Джим с тоской подумал о белобрысой Мэй из «Трех звезд»: «Опоздаю ведь, кто-нибудь другой ее перехватит». Луна уже полностью взошла.