
Онлайн книга «Тогда ты услышал»
Все ниточки сошлись на Леманне. На нем и на Даннере, но за Даннером и так наблюдают уже в течение нескольких недель, и пока что никто не пытался напасть на него. Поэтому Леманн — это их последний шанс. Наживка. Если Фелицитас Гербер читает газеты. Все-таки хоть маленький, но шанс. Если она будет знать его фамилию, ей нужно будет только посмотреть в справочнике. А там есть его адрес. — Журналисты знают? — Нет! Все должно выглядеть так, как будто по нашему недосмотру они вышли на вас. — А как вы это устроили? — После пресс-конференции «забыла» на столе свои заметки. На одной из бумажек крупными буквами было написано ваше имя. Надеюсь, это сработает. — А что мне им сказать? — Правду. Что вы дружили со всеми убитыми. Что вы только вчера узнали об их насильственной смерти. Что вы сразу же связались с нами, чтобы рассказать все, что знаете. — А что я знаю? — Ничего. Расскажите пару историй о ваших замечательных друзьях, о том, как хорошо вы друг друга понимали и что давно не общались. Никаких подробностей, все в общих чертах. Придумайте что-нибудь. Только не упоминайте имени Фелицитас Гербер. Можете спокойно говорить, что не имеете права разглашать информацию, имеющую отношение к делу. — Но это им будет интересно? — Конечно. Вы были знакомы со всеми убитыми, кроме Саскии Даннер. Они ищут такого человека уже несколько недель. Точно так же, как и мы. — Это, вообще, законно? Бергхаммер, до сих пор молчавший, ответил: — Конечно. Вы имеете право давать интервью, кому пожелаете. Под глазами у Леманна темные круги. Как и Даннер, он сильно сдал за последние несколько дней. — Не могу поверить, что Фелицитас способна на такое, — сказал он. — Я сам себе кажусь свиньей. — Фелицитас Гербер нужна помощь, рассматривайте это так… — сказал Бергхаммер. — Она больной человек. — Вы же этого не знаете наверняка. — Знаем, — возразила Мона. — То, что она больна, мы знаем. Нам только не известно, насколько она больна и насколько опасна. Поэтому мы должны ее найти. — А почему я должен вам помогать? У вас же есть свои методы поиска людей. Почему без меня у вас не получается? — Конечно, мы не можем заставить вас, — сказал Бергхаммер. — Это будет ваше решение. Вы можете отказаться от встречи с журналистами. Это только ваше решение, — повторил он и с отеческой озабоченностью посмотрел на него. Бергхаммер был высоким и широкоплечим мужчиной, Леманн, стройный и подтянутый, казался рядом с ним подростком. — У вас есть возможность сотрудничать с нами. Пойдете ли вы на это, зависит только от вас. — Что будет с Фелицитас, когда вы… поймаете ее? — Пока она — свидетельница, не более того. С ней поговорят сотрудники отдела уголовной полиции. Проверят ее алиби. Может быть, она не имеет к этому делу никакого отношения. Посмотрим. Не бойтесь ничего. Вы и ваша семья в безопасности. — Это значит, что ваши сотрудники будут находиться в нашем доме? Мона ответила: — Да. Мы как раз это обсуждали. Ваш телефон будет прослушиваться. Днем и ночью будут дежурить наши сотрудники. Вас будут охранять круглые сутки. — Это меня совершенно не устраивает. Мою семью тоже. — У нас не остается выбора. Вы в опасности, мы должны вас защитить. — Но если все будут знать, что я — главный свидетель, если об этом будет написано в газетах, то убийца догадается, что меня охраняют. — Верно, — согласился Бергхаммер. — Но мы должны пойти на этот риск. Чтобы в результате, так сказать, пуля пролетела мимо. — Я покажу тебе дорогу, которую ты точно еще не знаешь, — сказал Даннер. Он уже давно уверенно вел Берит через кустарник по «дикой» части берега. — Но здесь же ничего нет! — возмутилась Берит. В ее волосах запутались засохшие листья и веточки, руки у нее замерзли, потому что она не взяла с собой перчатки, а ноги она вообще перестала чувствовать. Совершенно непонятно, что она здесь делает. Почему она позволяет мужчине, которому не доверяет, вести ее через этот бурелом? — Успокойся, мы почти пришли. Но у Берит не получилось успокоиться. Внезапно у нее возникло чувство, что ей никогда не выйти из этих кустов. Однако в следующую секунду они оказались на открытом песчаном кусочке берега. Два столика с лавочками из сырой древесины вбиты в землю, рядом, на камнях, — примитивный гриль. — Мало кто знает об этом месте, — сказал Даннер. — Здесь хотели сделать площадку для кемпинга, но предпринимателю не дали на это разрешения. — Ага. — А потом все заросло. — Понятно. — Мы часто бывали здесь с Саскией. — М-м-м. Берит присела на одну из лавочек и облокотилась на стол. Она перестала бояться. Впервые за несколько недель ей стало хорошо. К своему удивлению, она почувствовала благодарность к Даннеру. Он присел рядом с ней, точно так же, как она, облокотившись на стол. Не глядя на нее, он сказал: — Думаю, мы от них оторвались. — От кого? — спросила Берит. — От полицейских, — ответил Даннер. — Уже несколько недель за мной следят. Думают, я не замечаю. Берит ничего на это не сказала, потому что Даннер об этом уже говорил. Причем дважды. Как обычно, слегка рисуясь, небрежно. За мной следят. Наступило непродолжительное, но очень неуютное молчание. — Я хотел поговорить с тобой о Саскии, — внезапно сказал Даннер, и ей показалось, что ему нелегко далась эта фраза. Но странно: вдруг Берит совершенно расхотелось слушать об этом. Вернулся страх, сначала в виде воспоминания о неприятном чувстве, которое, казалось, не вернется. — Ты — единственная, кто может это понять. Страх возрастал, свил себе гнездышко в животе у Берит, и она ощутила там спазм. — Почему только я могу это понять? — Ты боишься? — Нет. — Но она знала, что это неправда. — Нет, ты боишься. Ты догадываешься, что узнаешь о любви такое, чего не прочтешь ни в одной книге, не увидишь ни в одном фильме, потому что ни один писатель и ни один режиссер не решится освещать такую тему. Берит ничего не сказала. Существует множество книг и фильмов о женщинах, которых избивали. — Существует множество книг и фильмов о женщинах, которых избивали, я знаю. Зло всегда мужского рода. А я говорю о любви. Я любил Саскию. Берит слегка отодвинулась от него. Внезапно Даннер показался ей очень сильным и высоким, как будто за последние секунды он как по волшебству вырос. Как будто он заполнил собой все вокруг, даже проник в ее мысли. Как будто он владел искусством подчинять себе даже мысли. |