Онлайн книга «Глубина»
О. Да, все рабочие журналы экспедиции, гербарии, биологические образцы, фотографии, антропологические исследования… В. Ты что, издеваешься… – …, сука? – Спросил Анатолий Бирюков. – Ты что такое мне говоришь, а? На кой хрен нам твои бумажки? Что мы с ними делать будем? Наука… Кому сейчас нужна твоя наука, малахольный? Люди с голоду дохнут, враг со всех сторон прет! Нет, Юрочка, нас не интересует расстояние между надбровными дугами папуасов, другие сейчас задачи. Деньги в сейфе были? Не бумажки – золото, камушки. Ну, ты понял? – Я не знаю… В сейфе Викентия Павловича была только коробка с жемчужинами и остатки средств экспедиции. Правда, мало. Последнее жалование выдавалось в октябре 17-го, деньги кончались. А в сейфе капитана… Откуда мне знать? – Ну, да… – сказал революционный кузен с издевкой в голосе. – Мы все больше о науке, куда нам о материальном думать? Он закурил очередную вонючую папиросу, посмотрел через табачный дымок на сидящего напротив Юрия Петровича, и ухмыльнулся. – Да, успокойся, Юрочка, успокойся… Были деньжата в капитанском сейфе, в судовом журнале все записано… Но денежки смешные, несерьезные денежки. И огород из-за них городить никто не будет. Да и, вообще, не по нашему ведомству это все – столичные фокусы… В Петрограде больно интересуются кораблями затонувшими. Так что не на меня обижайся, братец, я бы тебя просто шлепнул бы. Быстро, по-родственному, не мучая. Ты ж меня в детстве от гнева батюшки выгораживал, даже, помню, провинность мою на себя принял. Юрий Петрович поднял на него взгляд своего единственного глаза – затекшего, налитого кровью и гноем, почти невидящего. Во взгляде этом не было ненависти и злобы: только боль и бесконечная усталость. – Да будет тебе, Толенька, – выговорил он ворочая шершавым от жажды языком. – Чего уж поминать? – Это чтобы ты понимал, что я вовсе не беспамятный, братец. Я только свой революционный долг исполняю. А мой революционный долг говорит мне, что те, кто не с нами, те против нас. Вот ты, Юра, за нас? Бирюков покачал головой. – Вот падла! – весело сказал рукастый, и с размаху ударил Юрия Петровича по голове. Не будь стул намертво привинчен к полу, Бирюков рухнул бы на бетонную стяжку вместе с ним, а так – голова его мотнулась, капли густой черной крови веером вылетели изо рта, но сознание не покинуло его. Он втянул голову в плечи, сжался, словно пытаясь спрятаться от безжалостного палача и, всхлипывая, закачался на стуле. – Ты, Данилыч, без команды руками не маши, – сказал Анатолий Иванович строго. – Как прикажу – так можешь хоть убить. А без приказа – не смей! Понял? – Так я ж чуть-чуть, Иваныч, – развел руками коренастый. – Я ж не в смерть, а так, чисто воспитательно! Он же, контрик, сам сказал, что не за нас… – Ты б, Юра, словами поосторожнее, брось свои дворянские штучки – голос у Анатолия Ивановича был нежным, словно он с нерадивым сыном разговаривал, а не на допросе с арестованным вел беседу. – Я ж ничего не могу против пролетарского гнева. Бирюков молчал. В роду Анатолия Ивановича пролетариат не встречался, даже о жалованном дворянстве слышно не было. Человек – складной метр мог бы гордиться своим происхождением, но времена поменялись и предки, дружно переворачивающиеся в гробах, ничего не значили. Ровным счетом ничего. Губатый, знавший от Ельцова о том, какая судьба постигла того, кто оставил свой след в истории на этих блеклых ксерокопиях и в архивах Ростовского ЧК, мысленно недобро усмехнулся. За что боролись, как говориться… В каком, бишь, году расстреляли Бирюкова Анатолия Ивановича? Где-то через месяц-два? Во время очередной чистки? – Еще раз, Юра, повторю, этим кораблем и его грузом интересуются в Питере, в Особом Отделе. Лично товарищ Мейер интересуется. Поэтому, ты лучше все хорошенько вспомни и мне расскажи. Тебе-то уже что? Ничего! И защищать вроде некого… – Я уже все рассказывал, – то ли сказал, то ли простонал Бирюков.– Я когда приехал в Питер – рассказывал. И здесь рассказывал… Что вам еще от меня нужно? Из угла его глаза выкатилась огромная слеза и покатилась вниз по щеке, к оборванному воротнику. – Когда затонула «Нота»? – спросил Анатолий Иванович, не утруждая себя объяснениями. – В ночь с 18 на 19 июня 1918 года. – Где? – Миль сорок от мыса Дооб, рядом с мысом Чуговпас – точнее сказать трудно. Недалеко от берега… – Недалеко – это сколько? – До полумили. – Что случилось? – Думаю, что мина. Не снаряд – это точно. Мы шли без огней и попасть в нас было невозможно и с кабельтова. Да и взрыв был глухой… Определенно, мина! – Зачем шли так близко? – Для безопасности и шли – по-над скалами. – Странно, – произнес Анатолий Иванович саркастично. – Откуда там мина? Ветром ее надуло, что ли? Несмотря на связанные за спиной руки, Юрий Петрович попытался пожать плечами, и у него получилось. – Капитан говорил, что там сильное течение вдоль берега. Вход в Цемесскую бухту минировали, могло сорвать и отнести. Впрочем, я не знаю, я не минер и, по большому счету, не моряк. – Течение, говоришь? Что ж… Может быть, может быть… Пусть так. Рассказывай дальше. – Около двух часов ночи я вышел на палубу перекурить. Мы, вообще, все не спали этой ночью, спорили о том, что видели в Новороссийском порту. Штормило, но не сильно. Было ветрено и дождь… Даже не дождь, а такая противная морось заползающая под дождевик и бушлат. Я зашел с подветренного борта – со стороны моря и спичку зажечь не получилось бы, не то, что закурить! – Кто еще был на палубе кроме тебя? – Я никого не видел. Вахтенный, наверное, был. Викентий Павлович прошел в рубку. А потом – громыхнуло. – Слева? Справа? – Скорее уж – под днищем. Я упал. Тряхнуло здорово, затылком о переборку приложился, встал – вижу, что кормы нет, она нас обгоняет, и уходит к берегу под прямым углом, словно ее на буксир взяли. А нос, и меня вместе с ним, кружит, как в водовороте речном, и под воду затягивает. – Ты кого-нибудь видел на палубе? Бирюков покачал головой. – А Чердынцев твой? – Тела лично я не видел, но не думаю, чтобы Викентий Павлович остался жив. – А как ты остался жив? – Повезло, наверное. Я когда за борт прыгнул, чтобы не затянуло, попал в то же течение, что и корма «Тайны». Меня, правда, о скалу приложило волной, но на берег я выбрался, хоть и вода была холодная для лета, но все-таки не ледяная. – Опиши место. – Бухта, как бухта. Таких на побережье полно, но особенность есть. Справа скала, как волнорез – низкая, длинная и в море уходит. А слева – громадная, как причальная стенка. Высокая такая… |