Книга Харизма, страница 14 – Джинн Райан

– Не против визита к нашим длинноруким друзьям?

Как будто я хоть раз отказывалась поиграть с шимпанзе.

– Конечно.

Она идет вниз по тихому коридору, удаляющемуся от столовой.

– Какое облегчение – на один день отвлечься от бумажной работы.

Я знаю, что нужно проявить дружелюбие, прежде чем перейти к делу, но я не могу удержаться и спрашиваю прямо:

– Так что, Сэмми, ну, подходящая кандидатура?

Она подмигивает мне.

– Что ж, я еще не могу сообщить тебе никаких деталей, но инструкции оставляют нам достаточно свободы действий.

– Спасибо вам за все, что вы делаете. Для нас нет ничего важнее.

Я ожидаю, что мы направимся наружу, к куполам вольеров, где обычно играют шимпанзе, но доктор Стернфилд останавливается у лифта. На нем нет никаких надписей, а чтобы им воспользоваться нужен ключ. Мы спускаемся на два этажа, а потом идем по извилистому коридору к зоне, которую я еще не посещала. Кондиционеры здесь работают на полную. Когда мы подходим к тяжелой двери, доктор Стернфилд поворачивается глазом к сканеру сетчатки и вводит код на клавиатуре. Я еще ни разу не видела лабораторию, защищенную настолько хорошо.

За дверью оказывается комната, залитая светом полного спектра, но меня пробирает дрожь от страха замкнутого пространства. Здесь даже холоднее, чем в коридоре, а пахнет будто дезинфицирующим спиртовым раствором.

Мы проходим вдоль клеток и приближаемся к одной, на которой написано «Руби». Она – мой любимчик, и Штеффи, присматривавшая за ней, давала мне покормить обезьяну, когда та была еще детенышем. Хотя Руби должна была привыкнуть к людям, она все еще прячется, если голоса вокруг становятся слишком громкими. Могу ее понять.

Мы останавливаемся у ее клетки. Руби торопливо подходит к решетке и высовывает свою узловатую руку, будто хочет, чтобы мы пожали ее. Впервые такое вижу. Доктор Стернфилд усмехается и похлопывает ее по длинным пальцам. Руби крутится перед нами, будто позируя для фото, и я готова поклясться, что она улыбается.

Доктор Стернфилд наклоняется ко мне и шепотом, хотя рядом больше никого нет, произносит:

– Харизма.

– Она ей определенно присуща. Но как вы выдрессировали ее?

Она чешет макушку Руби.

– Выдрессировала? Думаю, ты не понимаешь. Я дала ей средство, о котором тебе говорила – для коммуникабельности. «Харизма», или CZ88, если ты предпочитаешь официальное наименование.

Кровь приливает к голове так быстро, что я едва удерживаюсь на ногах.

– Что? У вас уже есть метод лечения? Я думала, вы только ведете исследования.

Её глаза блестят.

– Ну, мне нужно быть осторожной насчет того, что и кому я говорю. Но интуиция подсказывает, что тебе, Эйслин, можно доверять. Как бы там ни было, я начала работать над этим еще студенткой, когда изучала медицину. Шимпанзе – второе тестирование на млекопитающих. В первой группе были крысы, очаровательнее которых ты вряд ли встретишь.

Сердце все громче колотится в моей груди.

– Ух ты. Ух ты.

Я позволяю Руби взять меня за руку, просунутую между прутьями решетки.

– Она такая дружелюбная. На скольких шимпанзе вы уже это проверили?

– На пяти. Иногда тут целая компания приматов собирается.

– Держу пари, Штеффи это нравится.

Глаза доктора Стернфилд на мгновение вспыхивают, а потом она улыбается:

– Ага, она этим наслаждается.

Я наблюдаю за Руби, которая, кажется, танцует.

– Кажется, она действительно счастлива. Вы можете это измерить?

Доктор Стернфилд поджимает губы.

– У людей это измеряется лишь субъективно, а о животных и говорить нечего. Но мы можем измерить стресс. А уровень норэпинефрина, кортизола и адреналина у Руби значительно снизился.

Чтобы определить, что на вечеринке мои гормоны стресса зашкаливали, несмотря на пиво, не понадобилось бы анализа крови. Каков мой нормальный уровень счастья? Когда я переписываюсь с Джеком в Интернете, мои показатели, несомненно, поднимаются. Но сейчас? Низкие, несопоставимо низкие.

Доктор Стернфилд продолжает.

– Неважно, насколько счастливы шимпанзе, все равно между тестированием на животных и клиническими испытаниями с участием людей есть огромная пропасть. Знаешь, как называют эту пропасть те, кто занимаются исследованиями и разработкой новых лекарств? Долина смерти. Где прекрасные, совершенные проекты встречают безвременный конец.

Она упоминала «долину смерти» и раньше, но никогда эти слова не вызывали у меня такого острого приступа разочарования.

– Вы не можете позволить этому проекту умереть. Он может оказаться просто потрясающим.

Она печально улыбается.

– Я знаю. Поверь мне. Но быть «просто потрясающим» недостаточно, чтобы в обозримом будущем получить одобрение по официальным каналам. Мой папа упорно настаивает на том, что «Nova Genetics» борется только с болезнями, и чем опаснее они – тем лучше.

Я тихо говорю:

– Иногда я думаю, что чувствовать себя так – хуже болезни.

Она вздыхает.

– Эйслин, я понимаю. К моменту, когда мир наверстает упущенное в части улучшения генов, я уже, наверное, без ходунков передвигаться не смогу.

У меня перехватывает дыхание.

– Так вы не собираетесь испытывать его на людях в ближайшее время?

Свежая порция слез собирается за моими веками, хотя я уверена, что выполнила норму прошлым вечером.

Ее взгляд становится холодным и стальным, и она словно пытается продырявить белую плитку пола носком туфли.

– Это совершенно нелепо! Представь только, сколько людей сломались под натиском стеснительности и социальных фобий – а я могла им помочь!

– Это открытие может подарить им новую жизнь.

Она оценивающе смотрит на меня.

– Я видела опросники, которые ты заполняла для исследования динамики отношений в вашей семье. Как мучительно ты стремишься высказывать свою точку зрения, быть услышанной – и в то же время боишься этого. Когда я поступила в колледж в четырнадцать лет, я была самой маленькой в классе, и у меня был самый писклявый голос, и я была неспособна поднять руку, даже если знала ответ.

О неспособности поднять руку я знаю все. О том, на что это похоже – будто что-то постоянно держит тебя на привязи, не давая оторваться от земли.

– Сложно поверить, что генная терапия может сделать кого-то смелее.

Она поджимает губы.

– Знаешь, личность действительно ужасно сложная. Харизма, или CZ88, воздействует на множество генов, работающих согласованно, на участки ДНК, которые другие исследователи могли пропустить. Но что для одного ученого – мусор, для другого – сокровище.